К счастью, девушка не была вервольфом и не могла учуять ложь.
– Хотела бы я быть коренной американкой, – сказала она чуть печально и стала опять подниматься по лестнице. – Тогда все парни увивались бы вокруг меня. У индейских женщин есть такая загадочная особенность, знаете?
На самом деле ничего подобного, но я засмеялась, потому что она ждала от меня этого.
– Во мне нет ничего загадочного.
Она покачала головой.
– Может, и нет, но если бы индианкой была я, то была бы загадочной.
Она ввела меня в большую комнату, где в глубине уже сидело кружком на стульях пятеро мужчин. Они были заняты разговором и даже не посмотрели в нашу сторону. Четверо из них молоды, моложе даже Тима и Остина., Пятый выглядел точь‑в‑точь как университетский профессор, вплоть до бородки и коричневого спортивного пиджака.
Несмотря на присутствие людей, воздух в комнате был такой, как будто здесь давно не дышали. А вся обстановка была словно только что со склада или из магазина. Стены и берберский ковер – той же расцветки, что и весь дом.
Я вспомнила живые краски дома Кайла и пару каменных статуй в человеческий рост, подражание грекам, в холле. Кайл называл их Дик и Джейн и очень любил, хотя они перешли к нему от прежнего владельца дома.
Одна статуя изображала мужчину, другая женщину; оба с романтическим выражением смотрели в небо – хотя тело мужчины ясно свидетельствовало, что мысли у него совсем не о небесном.
Наготу Джейн Кайл прикрыл короткой полосатой юбкой и оранжевой рубашкой. А Дик обычно щеголял только в шляпе, да и то не на голове. Вначале это была обычная шляпа, но потом Уоррен купил в магазине подержанных вещей шапочку аэропортовского носильщика, свисающую на два фута и с шестидюймовой кисточкой на конце.
В доме Тима, напротив, было не больше личного, чем в съемных квартирах, как будто Тим не доверял своему вкусу и не мог сделать дом своим. Даже за то короткое время, что я с ним знакома, я поняла, что в нем есть не только бежевое и коричневое. Не знаю, что думают другие, но по мне его дом буквально кричал о своем желании соответствовать.
От этого он мне нравился больше: я знала, каково это – не соответствовать.
Возможно, комната не радует, но приятная. Все хорошего качества, хотя не чрезмерно дорогое. Один угол комнаты обставлен как рабочий кабинет. Большущий холодильник рядом с хорошей работы, хотя и стандартным компьютерным столом из дуба. На стене против двери – телевизионный экран, такой большой, что понравился бы даже Сэмюэлю, с обеих сторон колонки. Удобные с виду стулья и диван (все обито искусственной замшей) расставлены как в домашнем кинотеатре.
– Сара сегодня не смогла прийти, – говорила Кортни, как будто я знала, кто такая Сара. – Я рада, что вы пришли, иначе я была бы тут единственной женщиной. Эй, парни, это Мерси Томпсон – помните, Тим говорил, что она может прийти? Та, кого он встретил на музыкальном фестивале в прошлые выходные.
Ее голос подействовал – в отличие от нашего появления – и мужчины подняли головы. Кортни подвела меня к ним.
– Мистер Файдел, – сказала она, представляя старшего из них.
Вблизи его лицо выглядит моложе, чем можно предположить, глядя на седину. Кожа загорелая, здоровая, глаза ярко‑голубые и живые, как у шестилетнего.
В доме О'Доннелла его запаха не было, но очевидно, что в этой группе ему нравится – должно быть, здесь он завсегдатай.
– Эйден, – добродушно поправил он Кортни.
Она рассмеялась и сказала:
– Я просто не могу. – Мне она объяснила: – Он вел у нас экономику – и потому навсегда запечатлен в моем сердце как мистер Файдел.
Если бы я не обменялась с ним рукопожатием, я бы не заметила ничего необычного в его запахе. |