* * *

Герка поправляет на моем плече наброшенное пальто. Я чувствую, как самолет трясет и раскачивает.

Крыло бьется так, что, кажется, самолет вот-вот начнет им помахивать, огни городов стремительно - уж очень стремительно - увеличиваются в размере и одновременно эдак непринужденно болтаются от нижнего края оконца к верхнему, фюзеляж страшно, бешено щелкает, а пассажиры встревоженно липнут к окнам.

Когда самолет сел, все заорали и зааплодировали. Кажется, я пропустила нечто важное и опасное. И хорошо!

Глава 14. Три сестры. Не Чехов.

Три сестры сидели на балконе. И было им холодно. Зима в Берлине - это зима. Но другая. Не хрустально-ледяная, без морозных лесов на стекле, без инея, превращающего ветки в кружева, - и все-таки зима. Ветры, сырые, нахальные ветры с рек и озер, с невидимого за горизонтом моря, лезут, похабники, под одежду, трогают кожу холодными пальцами, бросают пряди волос на глаза, нашептывают в уши.

Но посидеть на огромном пустом балконе с кружкой горячего кофе над старинной улочкой, вымощенной колючими камешками, подышать здешним ветром, послушать перезвон семи окрестных кирх - разве от такого откажешься?

Тем более, что Софи столько надо нам рассказать... Такого, о чем не напишешь в письме...

Мы с Майкой переглядываемся, иронично щурясь. Да уж, не напишешь! Круглый год электронная почта мегабайтами ссыпает Сонькины письма. Но стоит приехать самолично - и пару дней уйдет на пересказ подвядших новостей. Что поделать - femme fatale живут не столько страстями, сколько повествованиями о страстях!

А наша дорогая Софи - всем фаталям фаталь! Когда идешь с нею по улице, чувствуешь себя фрейлиной при царственной особе - все мужские взгляды прикованы к ее лицу сердечком с яркими губами. В каждом глазу вспыхивает шальной огонек. Каждый велосипедист виляет колесом в направлении круглой, веселой фигурки.

Как тебе это удается, Софи? Может, наша Софи разодета по-королевски и режет немецкий глаз непривычным шиком?

Нет, все как всегда - безвкусное тряпье «под Кармен»: краснознаменные юбки, алозакатные свитера, багровоогненные пончо... Софи горит, Софи пламенеет, Софи раскаляется в промозглой берлинской сырости, от нее за версту - нет, за милю - пышет жаром, согревая тихий сырой Тиргартен, весь заросший облепихой и можжевельником. Пряди волос цвета застывшей лавы взвиваются под порывами ветра, а потом не падают на плечи - так и торчат во все стороны, точно лепестки небывалой черной хризантемы.

Интеллигентные немецкие вороны - и те при виде Софи приходят в неистовство и взмывают в небо с воплями: «Ррраспутница! Ррраспутница! Рррусская ррррраспутница!» Это Сонька-то распутница? Ну да. Распутница. И что? Так даже веселее!

Тем более, что сестра наша Сонька большая мастерица скучать. А заскучав, тут же развеиваться.

- Не умеют немцы развратничать... - вздыхает она. - Столько здоровых мужиков с сентиментальной жилкой в организме, столько сисястых мёдхен[27] с коровьими глазищами, столько добросовестно сделанной порнушки кругом! А со смаком гульнуть не умеют. По обществам идейно-анонимных сексоголиков шляются, вместо того, чтоб делом заняться. Кинотеатры пустые стоят. Я как на задние ряды гляну, как молодость вспомню - аж в висках стучит! А эти...

Мы с Майкой снова переглядываемся. Кто ж Афродитам местного значения мораль читает? Богохульство это!

Сонька тащит нас в свое любимое кафе. Она одна во всем Берлине ходит пешком, а не ездит на велосипеде. Московская привычка. Да и куда ей ходить-то? Разве что в это вот кафе Starbucks на Фридрихштрассе, сидеть тут часами, любуясь на пеструю человеческую реку из-под зеленого фирменного знака - морская дева аж с двумя хвостами.