- Поэтому долгожитель любуется на меня и восхищается зрелищем, как я целеустремленно плыву, вся такая примитивная и хрупкая, навстречу своей судьбе, пока меня не сожрал кто-нибудь столь же примитивный и гармоничный, только покрупнее и с во-от такими челюстями... - вяло замечаю я. - Ты кого имеешь в виду под долгожителем? Моего поклонника-дракона?

- Почему бы нет?

- А он меня, часом, не презирает? За примитивность и недолговечность?

- Он же не дурак! - смеется Мореход. - Или дурак? Как тебе кажется?

- Не дурак, - убежденно отвечаю я. - Мне кажется, не дурак. Но и не такой уж юннат, чтоб на креветок и букашек с сачками-баночками бросаться, а потом жить с ними - недолго, но счастливо. Ему, наверное, с существами его породы интереснее.

- Наблюдателям, к породе которых он принадлежит, интереснее с объектами наблюдения. А другой наблюдатель ему без надобности. Разве что на часок, потусоваться. Поговорить о любимом объекте.

- Ага. Рассказать, как тот ест, как какает и как икру мечет. А потом красиво всплывает кверху брюхом, на девяносто процентов состоя из воды, а на десять - из чувства исполненного долга, - передергиваюсь я.

Самое страшное в наблюдателе - не то, что он знает о тебе слишком много. Самое страшное - это желание улучшить тебя сообразно наблюдательским идеалам. Влезть своими демиургическими ручищами в мою кружащуюся, сверкающую, недолговечную вселенную и улучшить. От рукастых демиургов я и бегаю всю свою сознательную жизнь. И что, выходит, недавно одного такого в нее пригласила - сама, по собственной воле? Спятила я, что ли?

Мореход молчит. Он всегда так - доводит меня своими разглагольствованиями до ужасных предположений и значительно умолкает. Позер.

Мир полон неукротимых, амбициозных, опасно криворуких демиургов. Среди которых демиургинь определенно больше. Тех, что возникают на горизонте Сонькиной прихожей, мы называем ПМЖ - Поразительно Мудрая Женщина. Ну, и не только за мудрость...

Они входят в Сонькин дом, подтянутые и ясноглазые, говорящие на русско-немецком суржике, переполненные новым опытом и застарелыми обидами - на свою бывшую родину и на свою нынешнюю чужбину, на отринутое некогда окружение и на ироничное сегодняшнее... В них горит прометеев огонь - и не в факелоносных руках, на безопасном расстоянии от горючих частей души и тела, а прямо в утробе, среди этих самых частей, он мечется там, сжигая все не до конца выжженное, он просится наружу, он предлагает себя другому нутру, как пожар предлагает себя соседской крыше: вам посветить, вас согреть?

И они выдыхают свое огнеопасное знание нам в уши, надеясь затянуть наши вселенные в черную дыру, которая является их миром, их жизнью и их судьбой...

Одна из ПМЖ, чье нутро еще не успело свыкнуться с присутствием черной дыры и оттого донимает хозяйку депрессиями, подсела на нас с Майкой. Она нас вожделеет. Ее зрачки - пара бездн, до краев заполненных чистым, непорочным желанием наставничества. И только насильственно привитая к русскому стволу немецкая сдержанность мешает ей открыто заявить: девчонки, вы обязаны переехать сюда, дабы моя жизнь обрела смысл!

- Вам, девчонки, надо воссоединиться с Сонечкой. Вас воссоединят за месяц, - внушительно роняет она. Мы с Майкой молчим: я - обалдело, Майка - напряженно. И обе судорожно переводим. - Тут вы найдете себе арбайт[28]. Пару лет посидите на вэлфере[29], потом можете попробовать сдать на флигера[30]. Конечно, это швериге[31] экзамен. Но если вы его цурюкбринген[32], через десять лет у вас будет хорошая пенсия! И если ваши московские квартиры не продавать хотя бы первые несколько лет, а миетен[33] - это же очень много денег! Такого количества ойро[34] вам хватит, чтоб нанять херворагенд вёнунг[35], где хватит места обеим. А ваш сынок может поездить по стране, посмотреть жизнь, потом сильно начать долбать себе нишу на рынке молодежной рабочей силы...

Мы с Майкой приваливаемся друг к другу шалашиком и потихоньку скисаем.