- Соо[36]! - пылает добросердечием соседка, готовая сию минуту сдать наши вёнунг в аренду, сдать нас во флигеры, сдать Герку на биржу рабсилы, чтоб быстрей начинал долбать.

Черной дыре в образе человеческом, выпроставшей в направлении тебя жадное поле притяжения, не объяснишь про бескорыстную любовь к городам, где ты никто, никогда, низачем... Где небо над головой - это просто небо, а не «Скоро зарядят дожди, пора чинить зонтик!» Где не надо хлопотать по хозяйству и делать карьеру. Где глаза нужнее пищеварения. Где и ты для города - мимолетное виденье, и он для тебя таков же. Вот вы и не стараетесь обеспечить ваше совместное будущее, полное комфорта и взаимных обязательств.

Черной дыре этого не понять. Она все делает основательно. Навсегда. И если ПМЖ, живая черная дыра, не верит в полноценность мимолетных созданий вроде тебя, поди ей объясни: и в такой судьбе имеется своя прелесть... Похоже, одна только мысль о беспечной подёнке вызывает у нее воспаление сингулярности[37].

В ее воспаленных недрах тут же зарождается мысль: надо привести эту бессмысленную тварь к общему знаменателю! Просветить ее, улучшить, познакомить с достижениями мирового духа и обтесать под что-нибудь полезное. Например, под мелкий камушек в основание Великой пирамиды. Или под высохшую косточку у ее подножия. И пускай подёнка рассыплется в прах, не увидев навершия пирамиды и не проникнувшись ее величием, ради которого рядками полег весь подёнкин род - но сама идея так хороша, что за нее ничего не жалко. Вернее, никого. Не так ли?

Не так.

Zu jedem seinem[38].

Поэтому я, пожалуй, соглашусь с тобой, Мореход. Наблюдателю можно довериться. Он не подведет. Он будет осторожен и добр с нами, невечными и беспечными.

* * *

Для горожанина природа - это целый ассортимент дискомфорта. Наше тело давно не помнит, как правильно сжиматься и дрожать под проливным дождем. Поэтому я была просто счастлива, что мы не в лесу и не в поле. А где мы, кстати?

У меня такое чувство, что где-то в Мексике. Притом, что в Мексике я никогда не была. Но в комнате было что-то от фильма «Фрида» и что-то вудуистское.

А именно - алтарь с мертвым белым козленком. Козленок свисал с низкой колоды, словно тряпочка, язык у него высунулся изо рта - казалось, зверушка вот-вот сблюет на пол. Сама колода и пол вокруг сплошь покрыты темно-вишневой коркой. В корке четко виднелись два отпечатка босых человеческих ног. Сухие и чистые отпечатки. Кто-то так и стоял тут в луже крови, пока она не свернулась и не перестала растекаться.

Ни это зрелище, ни эта мысль меня не трогают. Я просто сижу на подоконнике и смотрю на улицу.

Подоконники здесь широкие, сидишь на таком, будто на диване. А за окном хлещет дождь. Просто рычит от бессильной ярости, что не может меня достать и растворить заживо, точно злую колдунью Бастинду.

Дубина сидит в противоположном углу комнаты в позе лотоса. Красиво сидит, картинно. Вся его рельефная мускулатура наперечет. Не мужчина, а памятник победе плоти над духом.

Йог из Дубины никудышный. Потому что по натуре он флегматик. Зачем флегматику смиряться с действительностью и гармонии с астралом искать? Его геном - самой природой воплощенная в ДНК гармония и смирение. Воин-флегматик. Сказочный персонаж, не нуждающийся в смене тел. Не то, что я.

Дубина отстранил меня от поиска. Говорит, что я демон. Демон разрушения. И саморазрушения в том числе. Поэтому мне следует поберечь нас и посидеть на подоконнике.

Дождь злой. Он уже не хлещет водяными плетьми, он лупит водяными кулаками по стеклу.