– Трусишка.

– Да, я такой.

– Мужчины платили мне большие деньги за это.

– За то, чтобы ты постригла им волосы? Ты шутишь.

– Эй, Томми, люди‑то разные бывают!

– У тебя руки дрожат.

– Значит, тебе лучше сидеть смирно.

Кэллан позволяет ей постричь себя. Сидит, замерев на стуле, глядя на ее и свое отражения, пока она стоит позади него и щелкает ножницами; его каштановые кудри падают сначала ему на плечи, а потом на пол. Нора заканчивает, и они смотрят на себя в зеркало.

– Я нас не узнаю, – заявляет Нора. – А ты?

Я тоже совсем не узнаю, думает он.

Вечером он готовит для нее куриный суп, стейк с картошкой для себя, и они сидят за столом, едят, смотрят телевизор, и, когда передают новости про взорвавшуюся лабораторию по изготовлению метамфетамина и найденные тела, он ничего не объясняет ей, потому что совершенно ясно: она не поняла.

Он старается почувствовать жалость к Персику и О'Бопу, но у него не получается. Эти двое спровадили слишком много людей в мир иной, такой конец был написан у них на роду.

Так же, как и у меня.

Но вот Микки ему жалко.

Новость эта также означает, что Скэки уже пустился по их следу.

Ночь Нора провела беспокойно, не могла заснуть: как только она закрывала глаза, видела кровь, трупы, искалеченных людей. Кэллан понимает и сочувствует: у него самого таких картинок навалом. Только, думает он, я к ним уже попривык.

Он лежит, крепко прижав Нору к себе, и рассказывает ей ирландские истории, какие помнит с детства. А чего не помнит – придумывает, что не слишком трудно, потому что только и нужно молоть чушь про фей, лепреконов и всякую прочую ерунду.

Сказки и небылицы.

Часа в четыре утра Нора засыпает, потом и он, сжимая под подушкой пистолет двадцать второго калибра.

Просыпается Нора голодная.

Еще бы, думает Кэллан, и они отправляются через шоссе в ресторанчик, где она заказывает омлет с сыром, сосиски и ржаные тосты с маслом.

– Желаете американский сыр? – спрашивает официантка. – Чеддер или Джек?

– Да.

Нора ест, будто приговоренная к смерти.

Расправляется с омлетом, словно это последняя еда в жизни, как будто ее уже ждут у дверей, чтобы проводить к Старине Спарки . Кэллан подавляет улыбку, наблюдая, как она орудует вилкой, словно оружием, – у сосисок нет ни малейшего шанса уцелеть. Он не говорит ей про пятнышко соуса в уголке ее губ.

– Ну, понравилось? – спрашивает он.

– Изумительно.

– Возьми еще.

– Нет!

– А булочку с корицей?

– Давай!

– Испекли только сегодня утром, – сообщает официантка, водружая на стол огромную тарелку с булочками. Отложив наконец вилку, Нора выходит и возвращается с «Сан‑Диего Юнион Трибун». Просматривает колонку личных объявлений:

«Ким от ее сестры. В семье беда. Ищем тебя всюду. Срочно свяжись с нами». И номер телефона. Очень похоже на Келлера, думает она, давать сообщения везде, так, на всякий случай. Я агент добровольный, и я в бегах. А Артур хочет, чтобы я объявилась.

Но я не приду, Артур. Пока что – нет.

Если я так уж тебе нужна, придется тебе постараться, чтобы разыскать меня.

И он старается.

На розыски Арт бросил всех своих ребят. В аэропорты, на железнодорожные вокзалы, автовокзалы, в морские порты. Они проверяют документы пассажиров, заказы на билеты, паспорта. Парни Хоббса проверяют списки эмигрантов во Францию, Англию, Бразилию. Они знают, что занимаются ерундой, но к концу недели хоть одно становится ясным: страну Нора Хейден не покидала, во всяком случае, по своему паспорту. Не пользовалась ни кредитками, ни мобильником; не пыталась найти работу, ее не задерживали за превышение скорости, и она не давала номера социальной карточки, чтобы снять квартиру.