— Я… — Вдруг я обнаружил, что в горле у меня пересохло, и каждое слово мне дается с трудом. — Я и правда не знаю… И потом…

— Что? — резко спросил Варравин.

— Вы же меня все равно не отпустите.

Варравин рассмеялся — я бы сказал, искренне и от души, но для этого надо допустить, что в нем была искренность и что у него была душа.

— Вот тут ты ошибаешься! Я отпущу тебя. Больше того, я дам тебе деньги, очень большие деньги. Такие деньги, которые ты за всю жизнь не заработаешь. Разумеется, я и под страхуюсь от неприятных неожиданностей с твоей стороны.

— К-как? — Я совсем лишился голоса.

— Ты подпишешь мне какой-нибудь документик. Например, признание, что был пойман моей охраной в моем гостиничном номере, куда залез, чтобы меня обворовать. Если ты где-нибудь наболтаешь лишнего или неправильно себя поведешь, это признание тут же окажется в милиции — и ты отправишься в колонию для несовершеннолетних. Тебе этого хочется?

— Нет, не хочется…

— Я тоже так думаю. А значит, ты будешь умненьким и благоразуменьким, не вздумаешь болтать лишнего, не станешь рассказывать Ковачу о нашей встрече, а будешь жить-поживать в свое удовольствие, пользуясь деньгами, которые я тебе дам. Взаимовыгодная сделка, правда?

— Но я и в самом деле ничего не знаю… — выдавил я.

— Давай так. — Он улыбался, но его улыбка все больше становилась похожа на волчий оскал. — Время у нас есть. Сейчас тебя запрут, и ты спокойно обо всем подумаешь. Я надеюсь, если ты с часок посидишь взаперти, живо представляя себе, что с тобой могут сделать, то делать этого с тобой не придется. Ты все нам расскажешь и благополучно отправишься домой. Воображение может действовать лучше любой пытки, а? Когда люди как следует вообразят, что с ними может произойти, они становятся совсем мягкими и покладистым. Уведите его!

Тип в кожаной куртке схватил меня за шкирку и потащил на самый верх, мимо второго этажа, третьего — в единственную комнатушку прямо под крышей. Потолок в ней был скошен с двух сторон, окошко совсем маленькое. Короче, чердачная комнатка, мансарда. Здесь стояли кровать, стул и стол.

Тип в кожаной куртке швырнул меня за дверь, захлопнул ее и запер на ключ.

Оказавшись один, я сразу подошел к окну. В окно почти ничего не было видно, да и тьма сгустилась. Мои похитители это учитывали, конечно. Они отлично понимали, что я не смогу потом опознать место, в котором находился, даже если буду до одури пялиться в это окошко.

Я попробовал открыть его. Оно было не просто заперто, а еще и заколочено гвоздями. Конечно, я мог бы попытаться высадить окно вместе с рамой… а что потом? Допустим, я сумею в него протиснуться. И окажусь Я на высоте больше десяти метров, почти без опоры. Если я сорвусь, то разобьюсь. А если и не разобьюсь, то, конечно, перемахнуть через ограду и оказаться за пределами участка у меня не получится. Здесь наверняка все напичкано охраной, и далеко я не уйду. Разумеется, они должны были предусмотреть, что у меня может воз никнуть желание драпануть через это окошко. Скорее всего, за мной и сейчас наблюдают, и никто мне высадить раму не даст. Или внизу, под окном, дежурит охранник.

Нет, надо придумать что-то другое… Но что?

А тем временем воображение начало свою поганую работу. Не буду говорить обо всем, что мне представилось. И раскаленные утюги на живот мерещились, и отрезанные пальцы, и всякое такое, о чем лучше не вспоминать.

Да, Варравин умел обламывать людей.

Ну и влип! Я прижался лбом к стеклу. Оно было холодное, и это привело меня в чувство. Я попытался вглядеться вдаль, но кроме заснеженного кусочка участка, на который из окон падал свет, ничего не увидел.