Она опять глупо засмеялась.

— Но есть мужская и женская работа.

— Например, гувернантка или учительница? — Я надеялась, что переменив тему, дам понять, что не собираюсь продолжать этот бессмысленный разговор. Все зависит от графа. Если он человек с предрассудками…

Внезапно неподалеку кто-то закричал:

— Я хочу видеть ее. Говорю тебе, Нуну, я должна увидеть ее. Занозе велели проводить ее в галерею.

Я посмотрела на мадемуазель Дюбуа. Заноза! Я поняла смысл прозвища. Должно быть, и она часто слышала, что ее так называют.

Тихий успокаивающий голос и опять:

— Пусти, Нуну. Глупая старуха! Неужели ты думаешь, что сможешь остановить меня?

Дверь галереи распахнулась, и на пороге появилась девочка, в которой я сразу узнала Женевьеву де ла Талль. Ее темные волосы были распущены и как будто намеренно растрепаны, в красивых темных глазах плясали чертики, одета она была в голубое платье, которое очень подходило к ее внешности. Сразу было ясно, даже если бы меня не предупредили, что она совершенно неуправляема. Она уставилась на меня, а я на нее. Потом она по-английски сказала:

— Добрый день, мисс.

— Добрый день, мадемуазель, — ответила я ей в том же тоне. Ее это развеселило и она вошла в комнату. За — ней вошла седая женщина, очевидно, няня, Нуну. Как я догадалась, она воспитывала девочку с младенчества и, несомненно, тоже приложила руку к тому, чтобы сделать Женевьеву столь несносной.

— Значит, вы приехали из Англии, — сказала девочка, — А мы думали, что приедет мужчина.

— Ждали моего отца. Мы работали с ним вместе и после его смерти я продолжаю выполнение заказанных ему работ.

— Не понимаю, — сказала она.

— Будем говорить по-французски? — спросила я на этом языке.

— Нет, — высокомерно ответила она. — Я хорошо говорю по-английски. Я мадемуазель де ла Талль.

— Я так и предполагала. — Я повернулась к седоволосой женщине и поздоровалась с ней.

— Эти картины чрезвычайно интересны, — сказала я ей и мадемуазель Дюбуа, — но очевидно, о них никто не заботился.

Они не ответили, но девочка, видимо раздраженная тем, что на нее не обращали внимания, грубо сказала:

— Пусть это вас не волнует, потому что вам не позволят здесь остаться.

— Успокойся, моя дорогая, — прошептала Нуну.

— Я не успокоюсь, пока сама не захочу. Вот подождите, приедет отец…

— Ну, Женевьева… — Няня растерянно смотрела на меня, как бы извиняясь за дурные манеры своей воспитанницы.

— Сами увидите, — сказала девочка мне — Вы, наверное, рассчитываете остаться, но мой отец…

— Если у вашего отца такие же манеры, как и у вас, ничто на свете не заставит меня здесь остаться.

— Пожалуйста, говорите со мной по-английски, мисс.

— Мне кажется, ваш английский столь же плох, как и ваши манеры.

Она вдруг начала смеяться и, вывернувшись из рук няни, подошла ко мне.

— Вы, наверное, думаете, что я злая.

— Я вообще не думаю о вас.

— О чем же вы тогда думаете?

— В данный момент об этих картинах.

— Вы хотите сказать, что они интереснее, чем я?

— Совершенно верно.

Она не знала, что ответить. Пожав плечами и отвернувшись от меня, она раздраженно сказала:

— Вот я ее и увидела. Она совсем не хорошенькая и к тому же старая.

С этими словами она тряхнула головой и выбежала вон из комнаты.

— Вы должны простить ее, мадемуазель, — бормотала старая няня. — Она не в настроении. Я пыталась удержать ее. Боюсь, она испортила вам настроение.

— Ничуть, — ответила я — Меня это не касается… к счастью.