Лоцман поднялся со своей лежанки и медленно подошел к хозяйке. Ему нравилось чувствовать ее ладонь на своей голове. Руки у нее всегда были теплыми и любящими.

— Привет, пес. Готов отправиться на прогулку?

Внезапно Бен с ужасом понял, что через несколько минут окажется один в совершенно пустой квартире, не представляя, чем заняться. Фатер, наверное, намеревалась отправиться с собакой на долгую прогулку, а нагулявшись, она поведет Лоцмана к себе домой.

Бен никогда не бывал в ее новой квартире, но вполне мог себе представить, как она выглядит. Фатер, с ее вкусом, без особых усилий оживляла комнаты остроумными сочетаниями цветов, коллекциями старых открыток с изображениями волшебников, циркачей и чревовещателей, игрушечными (со спичечный коробок) гоночными машинками и кукольными борцами сумо, расставленными на полках и подоконниках. Серебристый велосипед, купленный ею за бесценок на блошином рынке и отремонтированный, на котором она теперь повсюду разъезжала, стоял, наверное, на каком-нибудь видном месте, потому что ей нравилось на него смотреть. Та удобная кушетка, что она купила, когда они жили вместе, и забрала с собой, когда съезжала, располагалась, должно быть, посреди ее гостиной. По всей вероятности, эта кушетка была усеяна альбомами по искусству, закрытыми и раскрытыми. Этот образ глубоко ранил Бена, потому что был таким знакомым и таким любимым. Лоцман ляжет на кушетке рядом с ней. Пес не сдвинется со своего места, пока она сама не встанет. Ее новая квартира, должно быть, светла и просторна. Фатер всегда старалась, чтобы везде был свет.

А еще она любила открывать настежь окна, даже в самые холодные дни в году, чтобы наполнить свежим воздухом ту комнату, в которой ей случалось находиться. Бен, когда они жили вместе, в таких случаях психовал, но теперь, разумеется, ему недоставало этой ее причуды — так же, как и других. Слишком часто он вспоминал, как посреди зимы она выбиралась утром из постели, распахивала окно, потом бежала обратно и плотно обвивалась вокруг него. Она принималась что-то шептать ему на ухо, пока оба они снова не засыпали.

Накануне, угрюмо сидя за этим столом над очередной чашкой чая и думая о том времени, когда они были вместе, Бен написал ей записку на бумажной салфетке. Зная, что она никогда ее не прочтет, он честно написал о том, что чувствовал: «Я скучаю по тебе каждый день и за одно только это никогда себя не прощу».

— Ладно! Нам пора идти.

— Хорошо.

— Вернусь с ним завтра. В два часа. Пойдет?

— Да, вполне.

Он хотел было сказать что-то еще, но спохватился, осекся и вместо этого направился на кухню, чтобы принести поводок, висевший там на крючке.

Фатер достала из кармана игрушечную машинку, сунула ее в ящик кухонного стола и беззвучно снова его задвинула. Бен ничего не заметил.

Он протянул ей поводок. Они посмотрели друг на друга с любовью, обидой, томлением и оба быстро отвернулись.

Привидение, сидя за столом, наблюдало за всем этим. Садясь, оно обеими руками притянуло к груди сбитое суфле, словно бы желая защитить разрушенную красоту от каких-либо дальнейших повреждений.

Теперь, увидев, как они поглядели друг на друга, привидение медленно опустило лицо прямо в середину суфле вплоть до самых ушей и оставалось в таком положении, пока они не распрощались и Фатер не ушла.

Бен вернулся на кухню, уселся напротив привидения и уставился прямо на него. Когда привидение вынуло наконец свою голову из суфле, то увидело устремленный на себя взгляд. Хотя оно знало, что невидимо, напряженность этого взгляда причиняла боль.

Взяв со стола чайную ложку, Бен словно бы взвешивал ее в руке. На самом деле он проверял, не осталась ли в этом металле частица теплоты руки его возлюбленной.

И вдруг он изо всех сил швырнул ложку в стену. Она отскочила от стены и заскользила по паркету.