|
Когда Митя был несмышленышем, ему часто по ночам мерещился Киклоп, злоковарное чудище с одним-единственным огненным глазом, замыслившее истребить весь карповский род. Это уж потом, войдя в разум и сделавшись из Митеньки Митридатом, он узнал, что папеньку обидел не греческий пещерный великан, а князь Потемкин-Таврический. Тому три года всемогущий временщик издох, и отставной секунд-ротмистр быстренько собрался в столицу, однако не задержался там и вернулся в слезах: оказалось, что новый Фаворит, этот вот самый Зуров, сидит на своем месте прочно, собою ослепительно хорош, да и моложе папеньки на целых десять лет. Про ослепительную красоту Митя неоднократно читал в романах, но думал, что это так пишут в метафорическом смысле. Оказалось, правда. Князь Зуров и в самом деле ослеплял: кожа на лице и руках вся посверкивала золотыми звездочками - прямо глазам больно. До сего дня Митя твердо знал, что самый красивый мужчина на свете - его отец, Алексей Воинович Карпов, а теперь вдруг усомнился. Тут же себя и устыдил: если папеньке на его белый с серебром камзол столько же бриллиантов понашить, да лицо-руки золотой пудрой присыпать, это еще посмотреть надо, кто выйдет краше. - Еще партию? - спросила матушка-государыня - не у великого князя и великой княгини, а у Зурова. Фаворит потянулся, Скучливо зевнул, не прикрывая рта - блеснули ровные, крашенные жемчужной эмалью зубы. - Надоело. Их высочества, не дожидаясь ответа императрицы, сразу же поднялись из-за стола. Под семенил пожилой лакей, ловко смахнул карты и фишки на серебряный поднос. Государыня ласково поправила князю замявшийся кружевной манжет. - Так не угодно ль в шахматы, друг мой? Папенька снова ткнул сзади пальцем - вот оно, начинается, зри в оба. А другой лакей уже нес доску, распрекрасную собой, слоновой кости и эбенового дерева; третий в два счета расставил фигуры - ее величеству белые, его светлости черные. Придворные подошли, встали у стола почтительным полукругом - раньше, пока шла карточная игра, приблизиться не смели. Пользуясь сим прикрытием, папенька поднял Митю на руки - чтоб поверх пудреных затылков и дамских куафюр наблюдать за баталией. Теперь, когда Внук с супругой встали, кроме двух играющих сидеть остался только один человек удивительно некрасивой наружности. Митя еще прежде на него поглядывал, пытался вычислить, кто таков, почему держится наособицу от всех прочих, отчего лицом дергает. И без того урод-уродом: нос утицей, шишковатый лоб, плешивый череп - прямо мертвая голова какая-то. На камзоле у некрасивого человека сверкала звезда, но какого именно ордена, Митридат не знал, ибо к внешне-декорационной сфере общественного организма интереса не испытывал - глупости это, не достойные внимания разумной личности. |
