Мало этого – теперь медведь-исполин перенес все внимание на него. Огромный зверь поднялся на дыбы, едва не сбросив Вариана, и извернулся, пытаясь избавиться от надоедливого врага, уцепившегося за холку.

Оставалось одно – держаться, хотя даже игра медвежьих мускулов могла показаться настоящим землетрясением. Вдобавок, Вариан не бросал и сломанного кинжала: обломок клинка еще мог послужить каким-никаким, а оружием – только бы не упасть.

Над полем боя раздался оглушительный рык, но вовсе не медвежий: Генн Седогрив снова взмыл вверх, стараясь дотянуться когтями до глотки разъяренного зверя. Медведь завертелся в попытке стряхнуть обоих, взгляды монархов встретились, и Вариан понял: Седогрив задумал отвлечь зверя на себя, чтоб повелитель Штормграда сумел нанести новый удар.

Могучие лапы сомкнулись на плечах Генна. Взревев, медведь щелкнул зубами, едва не скусив воргену морду.

И тут Вариан увидел свой шанс.

Чтобы вогнать сломанный клинок в медвежий загривок, требовалось вложить в удар все силы до последней капли. Многим просто не удалось бы вонзить оружие на нужную глубину, однако Вариан располагал не только силой, но и приобретенным в бессчетных гладиаторских боях знанием, в какой точке загривок нежнее всего.

Еще пара дюймов – и медвежьи челюсти сомкнутся на морде Генна…

Вариан глубоко, едва ли не по рукоять, вонзил обломок клинка в тело зверя.

Медведь взревел громче прежнего, но на сей раз в его реве послышались натужные нотки. Боль сделала то, чего хищник не сумел достичь раньше: обоих королей расшвыряло в стороны, будто пушинки.

Раненый зверь развернулся. Распростертый на земле Вариан поднял взгляд на лесного исполина. Медведь все еще мог прикончить его.

Но вместо этого зверь поднял лапы и потянулся к кинжалу. Конечно же, когти, способные легко разорвать человека, не смогли как следует ухватить рукоять. Медведь шлепнул по больному месту – раз, другой, третий. Из глотки его вырвался хрип.

Усталость и потеря крови заставили зверя тяжко рухнуть на четвереньки. Медведь закачался из стороны в сторону, изогнул шею в попытке дотянуться до рукояти кинжала зубами.

Мохнатое тело метнулось к медведю сбоку, и Вариан услышал знакомый хруст раздираемой плоти.

Медведь испустил стон и рухнул на левый бок с вырванной глоткой. Над мертвым зверем поднялся ворген. Не успев отряхнуть от ошметков мяса окровавленные когти, он устремил взгляд на Вариана. Тот кивнул: король Гилнеаса все сделал, как следовало. Зла на медведя никто из них не держал – зверь всего-навсего повиновался инстинктам, а на охотников вышел по невезению. Ну, а если он легко мог задрать не только их обоих, но и злосчастного молодого воргена… что ж, риск на охоте – дело естественное.

Генн протянул окровавленную руку. Вариан давным-давно слышал о том, что короля Гилнеаса с детства учили не принимать ничей руки, ни от кого не зависеть, и поначалу владыка Штормграда решил отвергнуть предложенную помощь. Но в следующий миг он вспомнил, что обещал и сделал его визави, дабы вернуться в Альянс, и крепко стиснул поданную руку.

Генн помог Вариану подняться… а затем оба – двое охотников, признающих искусство друг друга – обменялись коротким рукопожатием.

Повернувшись к медведю, Вариан оценил последний удар Генна.

– Быстро и смертоносно, – похвалил он.

– Я просто закончил твою работу, – возразил правитель Гилнеаса. – Добыча твоя. Охота за тобой.

– Вряд ли, – покачал головой Вариан. – Я охотился на кабана.

– Тот, кто идет охотиться на кролика, а приносит домой оленя, достоин рукоплесканий. Тот, кто охотится на кабана, а убивает медведя, достоин оваций.