– Ладно, – Коршунович отодвинул клавиатуру. – Как он? Давай по порядку.

    – Нормально, – осклабился Лутченко. – Нас с Ванькой вычислил мгновенно. Мы вечером пошли, он как раз со своим напарником-лабрадором в кафешке расслаблялся. Кстати, заметь, Вениамин Палыч: пили оба не пиво, а водичку, хотя креветки лопали – сплошное заглядение.

    – Может он вас раньше отследил?

    – Нет, – Лутченко отрицательно потряс головой. – Исключено. Вообще-то пиво он потребляет, мы у них в башенке разговаривали. Пустая тара в наличии… Мне показалось, что он сознательно ограничивает себя в спиртном.

    – А почему? – поинтересовался Коршунович.

    – Бес его знает. То ли пытается держать себя в форме, то ли у него действительно развито предчувствие.

    – Ладно, проехали, – Коршунович откинулся в кресле и прикрыл глаза; кресло жалобно пискнуло.

    «Черт, – подумал Коршунович. – Опять я его забыл покормить… Ладно, закончим – сразу Вальку покличу.»

    – Реакция на задание была просто заглядение: сдержанно-позитивистская. В том смысле, что, конечно, это глупость дергать спящего агента на третьем году, но раз контора так решила – значит есть причины. Готовность у него, по моей оценке, близка к стопроцентной.

    – Что с напарником? – продолжал допытываться Коршунович.

    – И тут все внешне близко к идеалу. Лабрадор даже не скрывал, что знает о прежней причастности Ника к разведке. На просьбу прогуляться отреагировал вполне адекватно: спросил сколько ему гулять и свалил. Во время беседы его рядом не было, действительно куда-то ушел.

    – Жучка потом-то хоть с него снял?

    – Арчи снял. Я его попросил. Ночью, когда они с девками мускатик в кустах попивали.

    – Понятно… Реакция на состав?

    – Вот тут интереснее, – Лутченко потер переносицу. – Мне показалось, что он не поверил. В принципе не поверил. Ну, сам подумай: приходят к тебе, спящему агенту, какие-то олухи и начинают плести небылицы о волках. Честное слово, я то и дело угадывал в его взгляде желание дать нам с Ванькой по кумполу и задействовать резервный канал связи с конторой. Но он сдержался, и это не стоило ему особенных трудов. Я потом эмоциограмму проглядывал. Само спокойствие. Просто холодная оценка вариантов и выбор наиболее приемлемого.

    – М-да, – Коршунович задумчиво побарабанил пальцами по столешнице. – Прям не агент, а ангел какой-то. Даже подозрительно. Неужели никаких недостатков? А, Виталий?

    Лутченко выдержал небольшую паузу.

    – Только один, Вениамин Палыч. Только один. Но боюсь, что он может перевесить все, что я сейчас расписал.

    Коршунович требовательно глядел на него. Просто – глядел, и вслух ничего не спрашивал.

    – Тоска, – изрек Лутченко. – Такая у него во взгляде тоска иногда прорезается… аж жуть.

    – Брось, – Коршунович поморщился. – Семнадцать «фитилей», вспомни. Тут не то что тоска во взгляде, тут игломет в руке прорежется. Но только не в реальности. Такие не ломаются, Виталий. Ломаются вообще обычно на первых трех «фитилях». Кто переступает через пятый – уже не ломается.

    Лутченко вздохнул.

    – Тебе виднее, Вениамин Палыч.