…В свое время пансионат этот, носивший идиллическое наименование «Кедровый бор», был построен для отдыха умученных трудами праведными облисполкомовцев — в противоположной от зоны промышленных выбросов стороне, понятно. Были и кедры, и поросшие лесом сопки, нависшие над десятком уютных домиков, окольцованных надежной оградой. Потом Советы отменили вместе с их исполкомами, но к широким массам эта благодать, естественно, не попала, потому что массы здесь все равно не уместились бы. И пришел «Интеркрайт», но, в противоположность поручику Ржевскому из бессмертного анекдота, ничего не опошлил. Наоборот, еще более благоустроил и облагородил малость обветшавшие в последние годы угодья. Иностранных партнеров обычно возили именно сюда — тех, кто не интересовался ни рыбалкой, ни охотой, ни прочей экзотикой. Стол был хорош, напитков море разливанное, горничные отзывчивые. А поскольку «варяжские гости» в гордыне своей самонадеянно полагали, что сибирские варвары отроду не слыхали об искусстве под названием «промышленный шпионаж», они, как правило, болтали меж собою совершенно свободно. А пленочка вертелась…

Данил подождал, пока откроют зеленые ворота, проехал на территорию и притормозил у двухэтажного теремка-дирекции. Пробыв там минут двадцать, вышел и, насвистывая, направился к одному из коттеджей, этакой псевдорусской избе, бревенчатой, но крытой красной голландской черепицей. Примерно такую, должно быть, воздвиг бы голливудский режиссер, возьмись он экранизировать «Тихий Дон» со Шварценеггером и Джимми Ли Кертис в главных ролях. Впрочем, домики были недурны и нравились всем, как импортным визитерам, так и своим.

Он деликатно постучал, и дверь тотчас же открылась.

— Я вас в окно увидела, — сказала Марина.

Выглядела она уже не в пример спокойнее и симпатичнее — порой неполные сутки на капиталистическом довольствии способны творить с очаровательными женщинами, пусть и подавленными, сущие чудеса. А то ведь смотреть было на нее больно, когда Данил явился к ней домой за подробностями о кладе и Будде. Данил невольно окинул ее вполне мужским взглядом, что она, конечно же, отметила и самую чуточку встревожилась — видимо, решила, дуреха, что ее заставят тут же отрабатывать роскошь и комфорт постоялого двора. Села, попыталась прикрыть подолом колени, но из этого ничего не вышло.

— Какие впечатления? — спросил Данил светски.

— Ну, прелесть, конечно. Я думала, будет чуточку вульгарнее. Такие слухи ходят о ваших дачах, а здесь все вполне комильфотно…

— Это потому, что мы уже старые и оттого спокойные, — сказал Данил. — Пацанчики — те, действительно, пошуметь любят…

— Нет, правда, сказка…

«Кого и стоит пожалеть в этой жизни — подумал Данил, — так это таких вот тридцатилетних интеллигентов обоего пола. Институт она закончила году в восемьдесят восьмом, едва успела встать на ноги и малость оглядеться, заявился мордатый внучек известного в советской истории деда, расстреливавшего хакасов пачками чуть ли не в этих самых местах, — и завертелась либерализация, чуть ли не моментально отшвырнувшая гуманитариев к параше. Лева Костерин, правда, сухую корку не глодал, но любовнице при любом раскладе не особенно-то и много перепадает. Хотя телевизор наверняка ей Лева презентовал, очень уж контрастировал со всем прочим интерьером. Да и квартирку успела от советской власти получить. А тут на сером фоне скучной нищеты и клад замаячил. Как там у Юлиана? Девочка впервые увидела столько продуктов. Бедная девочка. А тут и продуктов не было перед глазами, разве что долетал упоительный запашок. Золота».

Марина чуточку напряженно молчала.

— Обслуга ходит на цыпочках? — спросил Данил.