— Пока, — кивнул Тим, не вставая. — Береги себя. — И подмигнул.

Спускаясь вниз на лифте, Голт Кавендиш пребывал в смятенных чувствах и слегка напуганным. В данном случае подмигивание было не очень уместно. Кивка было бы достаточно. У него было гнетущее ощущение, что Тим догадывался. Но ни за что, и никогда Тим не раскроется, если только… если только…

Если только не будет поставлен в ситуацию, когда придется сделать это. И в этом случае результаты могут быть непредсказуемыми. Голт предпочел бы даже думать, что он, Голт, безумен. Это было бы гораздо лучше, чем постепенно приближаться к вере в существование трехмерного воплощения вездесущего Deus ex machina. Книги по мнемонике тут не очень помогали найти ответ. Искусственная память была фактом и фактом научно доказанным, но — о, Боже!..

Кем является Тим Кавендиш?

Пробелы в сознании Голта возникли после несчастного случая. Сотрясение мозга, как сказали потом врачи. Падение с лестницы — нелегкое испытание для пятидесятилетнего мужчины. Но, к счастью, операция прошла удачно…

Ага, чертовски удачно! Ибо впоследствии, хотя в остальном его память не пострадала, он вообще ничего не мог вспомнить о своем брате Тиме. Память о существовании Тима была уничтожена — под корень — вплоть до одного вечера два года назад, когда оба брата обедали со своей сестрой Мэри Эллен у Сарди. С того августовского дня память Голта была полной и нетронутой.

Но перед тем званым обедом у Голта было ужасное ощущение, что Тим Кавендиш не является Тимом Кавендишем. Ipso facto…

Если предчувствия Голта были верны, Тим не мог заподозрить, что план провалился. Иначе бы он предпринял меры.

ГОЛТ добрался на такси до офиса Хиллмана Абернати, психолога, психиатра и жреца великого бога «Compos mentis». Абернати — крупный, седовласый, проницательный мужчина, с ненавязчивыми обходительными манерами, располагающими к откровенности — предложил Голту сесть и осклабился сквозь дым панателы.

— Сразу перейдем к делу. — сказал он. — Могу заявить — вы не сумасшедший, Голт. У вас, вероятней всего, навязчивая идея. Коль это так, то это излечимо.

— Я ожидал этих слов. Когда у пациента есть некая фантастическая теория, вы мгновенно автоматом решаете, что теория ложна, и проблема заключена в мозгах.

Абернати сказал:

— Вы не совсем правы. Но продолжайте.

Рот у Голта дернулся.

— Ну, например, некоторые люди могут слышать писк летучих мышей — слишком высокий, чтобы его могли услышать все прочие. Означает ли это, что писки являются субъективным и звучат лишь в голове?

— У меня бывали пациенты, за которыми повсюду следовали маленькие красные черти, — заметил Абернати. — Ну и что?

— А вы когда-нибудь пытались сфотографировать маленьких красных чертей?

— Да, пытался, — неожиданно сказал психиатор. — Даже использовал инфракрасный и ультрафиолетовый свет. Вспомните, Голт, я сказал, что у вас может быть навязчивая идея. Но ведь может и не быть.

Голт откинулся на спинку стула, и пристально посмотрел на психиатора. Затем пожал плечами.

— Это из раздела «утешение пациента».

— Нет, не так, — очень серьезно сказал Абернати. — Вы убеждены в некой фантастической теории. Если бы я просто сказал, что вы ошибаетесь, вы бы мне не поверили и у вас могла бы развиться мания преследования. В моей работе я держу свое личное мнение в дальнем углу. Я никогда не делаю прогнозов, пока не соберу все факты, какие смогу.

— Факты? — переспросил Голт с ноткой сарказма.

— Ну, ваше трехмерное божество и тому подобное. Вы думаете, что я вам не верю. Вы пришли сюда с зачатком комплекса Бога в сочетании с глубинным стремлением к мученичеству.