– Мне кажется, что куда ближе, чем его противник, – ответил Престимион.

И действительно, Фархольт, казалось, ожидал завершения этого волшебного вздора с таким же нетерпением, как и сам Престимион. Наконец маги удалились, а Фархольт и Гиялорис сбросили одежды, обнажив свои мощные тела, и остались в одних лишь набедренных повязках. Кожа у обоих была густо намазана жиром морского дракона, что должно было помешать противнику держать захват. В сиянии ламп, заливающих Арену ярким светом, на руках и спинах обоих борцов с изумительной рельефностью выделялись мощные мышцы, вызывая у зрителей вздохи зависти и крики восхищения.

– Вы будете бороться до трех падений, – объявил судья, чиновник из администрации понтифекса по имени Хайл Текманот. Достаточно крупный человек, он казался едва ли не карликом по сравнению с великанами‑борцами. Он по разу хлопнул каждого из соперников ладонью по плечу.

– Это сигнал, что вы выиграли схватку и должны ослабить захват. А это, – он хлопнул каждого дважды подряд, – означает, что ваш противник не в состоянии продолжать схватку из‑за травмы и вы должны немедленно отпустить его и отойти в сторону. Понятно?

Фархольт направился к северной стороне площадки, Гиялорис – к противоположной. Над ареной раздались пронзительные медные голоса габек‑горнов. Оба борца поклонились расположившемуся в центральной ложе короналю, другим знатнейшим властителям планеты, занимавшим места по соседству с ложей Конфалюма, и, наконец, распорядителю Игр принцу Гониволу, в одиночестве взиравшему на происходящее сверху.

– Пусть состязание начнется! – торжественно прокричал Хайл Текманот, и борцы ринулись друг на друга, как будто намеревались не бороться, а убивать.

Их могучие тела встретились в центре площадки с такой силой, что звук удара разнесся по всей Арене. У многих зрителей даже сложилось впечатление, что оба гиганта сами опешили от столкновения, вполне способного сокрушить кости среднего человека. Но они мгновенно опомнились и встали лицом к лицу, твердо упершись ногами в землю; каждый цепко взял противника руками за плечи, и оба напряглись, стремясь неожиданным толчком вывести соперника из равновесия и швырнуть на землю. На протяжении нескольких неизмеримо долгих секунд они стояли в динамичном напряжении, готовом в любой момент взорваться резким движением. Можно было разглядеть, как Фархольт что‑то шепчет противнику, можно было даже уловить резкие, хрипловатые звуки его голоса. Гиялорис смотрел на него с заметным удивлением, но затем в его глазах сверкнула ярость, и он ответил таким же холодным и резким тоном. Но, как и Фархольт, он говорил слишком тихо, для того чтобы со стороны можно было разобрать хоть одно слово.

А борцы все так же стояли, обнявшись крепче двух друзей. Ни один не мог поймать противника на ошибке. Они были, пожалуй, равны по силам. Фархольт на целую голову выше ростом, с более длинными, чем у Гиялориса, руками; Гиялорис намного тяжелее противника и шире его в плечах и груди. Минута шла за минутой, но, несмотря на все мощные, но практически незаметные со стороны усилия, ни один из них не мог заставить соперника коснуться земли. Оба непроизвольно издавали громкое хриплое рычание. Мышцы на их руках и спинах напряглись так, что выпирали неестественными горбами, словно готовые вот‑вот прорвать кожу. Пот ручьями стекал по блестящим от жира телам. Вот Гиялорис, казалось, заставил Фархольта покачнуться, но тот устоял, удержался на ногах, и теперь уже тело Гиялориса слегка отклонилось в сторону под напором Фархольта…

Соперники по‑прежнему неподвижно стояли в обоюдном захвате. В толпе зрителей усиливался ропот. Чуть ли не все, кто находился в привилегированных ложах, поднялись на ноги и выкрикивали имя кого‑либо из борцов. Престимион бросил взгляд в сторону ложи короналя и увидел, что и принц Корсибар стоит, не отводя взгляда от противников, и громко выкрикивает: «Фархольт! Фархольт!», а затем поймал себя на том, что и сам кричит во весь голос, поддерживая Гиялориса.