– Смотрите, – подтолкнул его Септах Мелайн, – похоже, Фархольт сдвинул его.

И действительно, Фархольт сумел‑таки оторвать одну ногу Гиялориса от земли. Взгляд его стал совершенно диким, на побуревшем лбу набухли вены, но он продолжал напрягаться изо всех сил, чтобы полностью лишить противника опоры. Престимион увидел, что лицо Гиялориса внезапно побледнело, по контрасту с красно‑коричневым Фархольтом он казался совершенно белым, и густые бакенбарды яркими коричневыми полосами выделялись на бескровных щеках.

На мгновение всем показалось, что Фархольт сможет оторвать Гиялориса от земли и, как вырванное с корнями дерево, швырнуть его на площадку.

Но в тот самый миг, когда левая нога Гиялориса уже готова была оторваться от земли, он молниеносным движением повернул ту, что уже утратила опору, и с такой силой подсек Фархольта под голень, что нога согнулась в колене и Фархольт потерял равновесие. Теперь уже ему грозила опасность падения. В отчаянных поисках опоры он засунул пальцы правой руки в раскрытый рот Гиялориса и резко дернул его за нижнюю челюсть. Рука сразу же окрасилась кровью, но чья это была кровь – Гиялориса или самого Фархольта – не мог бы сказать ни один из зрителей.

– Их нужно остановить, – чуть слышно пробормотал Свор. – Это не спорт, а бесчестная драка. Они убьют друг друга.

Гиялорис усилил захват, а затем резким рывком за оба плеча вывел Фархольта из равновесия и, не давая выпрямиться, швырнул так, чтобы тот всей тяжестью рухнул на спину.

Но Фархольт все же смог извернуться боком. Ухватив Гиялориса свободной левой рукой за шею, он потащил его за собой. Оба борца, крепко держа друг друга в мощных объятиях, ударились о землю так, что, казалось, Арена содрогнулась.

– Дави его, Гиялорис! – кричал Престимион. А из соседней ложи раздавался рев Корсибара:

– Фархольт! Ну же! Ну! Дожми его, Фархольт! Фаркванор, расположившийся в королевской ложе прямо за спиной принца Корсибара, подскакивал на месте и тоже вопил во весь голос, поддерживая брата. Узкое лицо Фаркванора сияло в предвкушении неотвратимой победы.

Однако ни одному из борцов опять не удалось получить преимущество. Ошеломленные тяжелым падением, они долго неподвижно, как бревна, лежали рядом, затем потихоньку начали приходить в себя и одновременно медленно сели, ошалело глядя друг на друга.

Гиялорис потирал челюсть и голову, Фархольт массировал колено и бедро. Они держались настороженно, готовые немедленно отскочить, чуть только противник попытается атаковать, но ни у того, ни у другого не было сил даже подняться. Хайл Текманот опустился на колени между ними и коротко переговорил с обоими. Затем судья вновь поднялся на ноги, подошел к краю площадки и провозгласил, глядя на принца Гонивола:

– Объявляю первое падение состоявшимся. Соперники отдохнут пять минут перед следующей схваткой.

– Можно вас на пару слов, принц? – Прокуратор Дантирия Самбайл перегнулся через невысокий барьер, отделявший его ложу от ложи короналя.

Корсибар, все еще мысленно переживавший перипетии жаркой схватки, только что происходившей перед его глазами, лишь взглянул в широкое лицо прокуратора, с которого никогда не сходило агрессивное выражение, и молча ждал, пока тот заговорит.

– Я поставил сотню реалов на вашего человека, – сообщил Дантирия Самбайл чрезмерно доверительным тоном близкого приятеля. – Как вы считаете, он сможет победить?

Эта ничем не обоснованная фамильярность вызвала у Корсибара приступ раздражения. Тем не менее он ответил спокойно:

– Я сам поставил на него пятьдесят. Но не больше вашего представляю, кто же возьмет верх.

Прокуратор указал в сторону дальней от него ложи, где Престимион был поглощен беседой с Септахом Мелайном и принцем Сирифорном.

– Мне сообщили, – так же по‑свойски сказал он, – что Престимион поставил пятьсот реалов на Гиялориса.