Изменить размер шрифта - +

В первый же день службы меня остригли «под машинку», оставив не больше полсантиметра волос. Век не забуду, как я стоял, вытянувшись во фрунт, а низенький строевой сержант-филиппинец подошел ко мне, зажал мои волосы большим и указательным пальцем, дернул изо всех сил и заорал мне прямо в лицо: «Сраный хиппи!» Тогда я хотел только одного — домой. Я понял, что всего моего мужества не хватит это вынести. Но пришлось. Армия ломала человека за два месяца, чтобы из руин создать машину, выполняющую приказы без размышлений и возражений. Что ж, им удалось меня сломать. Каждую ночь я засыпал в слезах. Здоровый парень, я хлюпал, зарывшись лицом в подушку, чтобы никто — и особенно другие такие же плаксы — меня не услышал.

А потом, в совершенстве овладев искусством стрельбы из гранатомета М79, я отправился на войну пехотинцем. Я защищал Господа, Америку и честь рода Бреди. Вру, конечно: воевал я за то, чтобы попросту уцелеть. А еще больше я старался не ощущать себя живым. Умение чувствовать себя мертвым ценилось во Вьетнаме превыше всего. Я перешел с гашиша и марихуаны на опиум. А через месяц — на «скэг».

«Скэг» — это героин. На американских улицах он обычно пяти- или десятипроцентный. Во Вьетнаме — девяностошестипроцентный. Вместо иглы — сигарета. Достаточно только затяжки, поэтому не привыкаешь. Со «скэгом» мы обретали способность мыслить в нужном ключе. Мы научились воспринимать себя просто как горстку пехотинцев, отдыхающих вечером за сигареткой, после тяжелого рабочего дня в джунглях. Наш день начинался с патрулирования и стрельбы, а завершался складыванием в штабеля мерзких вонючих мертвецов и подсчетом трупов.

В ту же ночь мне улыбнулась удача. Часа два я шлялся по городу и в конце концов напоролся прямо на копа из сан-францисского отделения полиции. Это был огромный, злобного вида негр. Он схватил меня и изготовился было задержать, как вгляделся попристальнее и спросил: «Только что из армии?» Я сказал: «Да». А он сказал: «Ты, кретин, кусок белого дерьма!» Но вместо того, чтобы арестовать, отправил меня в одну из трех клиник в Хайт-Эшбери.

Клиникой руководила доктор-женщина. Детоксикация заняла примерно неделю. Две следующих недели я провел в постели с этой «докторицей», Шерон. Она называла наши занятия «позитивным лечением». Шерон всегда часто-часто дышала, как будто задыхалась. Ее влажное, жаркое дыхание отдавало ментоловыми пастилками. Каждый раз, когда все было окончено, она вопросительно заглядывала мне в глаза, словно спрашивая: не правда ли, было чудно?

Чудно? Я кое-как умудрялся привести его в активное состояние и кое-как кончал. Мой бедный член был напичкан новокаином. Клянусь, я не чувствовал ни фига.

К концу второй недели Шерон предложила мне отправиться вместе с ней в Сан-Франциско. Ну подумать только, я мог поехать вместе с ней! Потрясающая идея! «Со мной ты придешь в норму! Наркоман перестанет быть наркоманом!»

Ни своего сердца, ни какой-либо другой части тела в Сан-Франциско я не оставлял и к Рождеству вернулся домой.

Мне хватило двух дней общения с матерью и братцем, и я покинул отчий дом. Мне нужна была работа. Один из моих однокурсников по Олбани работал в городской полиции Саутхэмптона. Образования не требовалось. Платили прилично. Я подал заявление, но там была очередь, поэтому на первых порах я поступил на работу в полицию Саффолк Каунти. В глазах дрожащих за свои газоны обывателей я превратился в Стража Предместья и Хранителя Покоя.

Вскоре я начал откалывать типичные для всех истинных Бреди (в противоположность Истонам) номера, выпивая по несколько бутылок пива в день. Потом перешел на упаковку из шести бутылок. Я спился — и не сказать, чтобы я это понимал, — оставаясь в то же самое время Вооруженным Стражем Порядка. Но загвоздка состояла в том, что я был жутко честолюбивым копом.

Быстрый переход