Но, как бы то ни было, лицо Повелительницы расплылось в улыбке, и миг спустя Махбарас улыбнулся ей в ответ. Спустя еще один миг он шагнул вперед и протянул прядь своих волос колдунье, хотя и не выбросил из головы мысль отказаться отдать их ей.

— Тебе незачем бояться подарить мне прядь своих волос, достопочтенный капитан, — сказала Повелительница. Она оглядела его с ног до головы. Махбарас не мог не думать о ней как о женщине, которая рассматривает его как мужчину. В золотистых, кошачьих глазах колдуньи светилась — нет, не нежность, — но то, что можно было бы назвать теплотой.

Повелительница не сотворила никаких смертоносных чар.

Махбарас сделал еще один шаг вперед, и на этот раз колдунья шагнула к нему навстречу. Прохладные пальцы коснулись его руки, дотянувшись до самого запястья, и ненадолго сжали ладонь, а затем отпустили Махбараса, зажав прядь волос капитана между большим и указательным пальцами.

Когда Повелительница Туманов отдернула руку, Махбарас заметил, что ногти у нее того же золотистого цвета что и ее глаза.

А потом он ничего больше не замечал, до тех пор, пока не оказался в центре поднимающегося вихря. Стало совсем темно. И вокруг него по-прежнему стояли восемь дев.

Капитана не удивило то, что девы теперь походили скорее на нетерпеливых женщин, чем на дочерей богини-воительницы. Его даже не удивило, что некоторые из них заметно дрожали от холода.

Когда капитан заговорил, его голос зазвучал глухо. Махбарас надеялся, что это будет последним сюрпризом нынешнего вечера.

— Вам всем нет нужды сопровождать меня, если только это не приказ Повелительницы. Мне нужна лишь одна проводница до входа в долину.

— Наша Повелительница приказала сопровождать тебя, — отозвалась одна из дев голосом столь же равнодушным, как прежде.

Казалось, девы еще недостаточно расслабились, чтобы выполнять разумные распоряжения, а не приказы своей Повелительницы.

* * *

Конан еще не нашел хорошего места для стрельбы, когда на склоне, казалось, воцарился первозданный Хаос. Пыль поднялась, словно началась песчаная буря, и из этого бурого облака выпрыгивали, выпадали и выбегали воины.

Несмотря на пыль, Конан все же определил, что некоторые из них принадлежали к дикарям пустыни — несомненно, гирумги, хотя он и не помнил узора, украшавшего головные уборы этого племени. Остальные были туранскими Зелеными плащами. Очевидно, отряд Хезаля учуял беду и вовремя прискакал на выручку Конану.

Прибытие подкрепления, однако, не гарантировало Конану победу. Отчаявшиеся дикари понеслись вниз по склону. Они превосходили численностью отряд киммерийца в два или три раза. К тому же дикари могли стрелять и вверх, и вниз по склону, не особо рискуя попасть в своих. А туранцам и наверху, и внизу нужно было действовать осторожно.

«Лучше полагаться на клинки», — подумал Конан, затем приказал не стрелять. Один лучник вздумал было возражать. Фарад сделал движение, словно собирался отнять у него лук и сломать его. Тогда строптивый лучник перекинул лук через плечо и извлек длинный нож, который, на взгляд Конана, был отличным оружием для ближнего боя.

Тут гирумги обрушились на них. Конан бросил лишь один беглый взгляд на левый фланг, откуда не доносилось никаких криков. А затем мир сжался до прохода между скалами и испачканного в пыли дикаря с обезумевшим взглядом, выскочившего прямо на киммерийца.

Варвар с силой рубанул справа, целя в грудную клетку дикаря, и попал ему по руке, сжимавшей саблю. Предплечье и талвар дикаря упали на землю. Он взвыл и попытался ткнуть хлещущим кровью обрубком в лицо киммерийцу. Клинок Конана остановил врага, глубоко вонзившись в торс дикаря и достав ему до сердца.

Дикарь упал в узком проходе между двумя скалами, частично перегородив его.