Жорж Блон. Великий час океанов. Средиземное море (Париж, 1974 г.)

    Глава 2

    СРАЖЕНИЕ ВО МРАКЕ

    К ночи ветер стих совсем. Ночь, как и предупреждал Уот Стур, выдалась безлунная, а темнота в этих широтах была такой, что, вытянув руку, ладонь не разглядишь. Серов последовал совету первого помощника, велел спустить за борт плавучий якорь и зажечь фонари на юте и баке. Ночную вахту вызвался стоять ван Мандер, взяв себе в помощь братьев Свенсонов и двух парней из ватаги Тернана. Остальные спали, утомленные недавней схваткой; шканцы и шкафут были устланы телами, как поле кровопролитного побоища, а воздух дрожал от могучего храпа. Разило потом, порохом и кислым вином, и эти запахи, обычно уносимые ветрами, сейчас окутывали корабль, точно плотное облако.

    Серов в каюту не ушел, устроился на баке у носового фонаря, на пятачке, свободном от спящих. Без Шейлы в каюте было пусто и тоскливо, койка казалась слишком просторной, и все остальное тоже напоминало о ней - сундук с ее платьями, чернильный прибор и свеча на крохотном столике, веер, забытый рядом с судовым журналом, маленькие башмачки в углу. «К хорошему привыкаешь быстро, - думал Серов. - К теплому телу в постели, к аромату женской кожи, тихому шепоту, нежным словам… К тому, что ты уже не одинок…»

    Он вздохнул и оперся локтями о планшир. Палуба под ногами была неподвижна как пол в бальном зале, и это непривычное ощущение тревожило Серова - чудилось, что его корабль пребывает в глубоком сне или - береги Господь! - вообще покойник. Внезапно он поймал себя на том, что считает эту деревянную посудину чуть ли не живой, чем-то вроде морской твари, кита, кашалота или огромного кальмара. Конечно, это иллюзия, так как сам по себе «Ворон» не был живым - его одушевляли ветер, волны, бури, шквалы и океанские течения. По их прихоти он двигался, оживал и обретал голос, включавший множество привычных звуков: скрип такелажа, звон канатов-струн, шелест парусов и шипение, с которым вода раздавалась под корпусом судна. Но мертвый штиль заставил корабль умолкнуть. Храп и бормотание спящих принадлежали не ему, а совсем иным созданиям - тем, кого он нес в своем чреве над морскими безднами.

    Динн-донн… динн-донн… На квартердеке пробили склянки. Где-то в темноте откликнулось, точно эхом: динн-донн… Звук прилетел с испанского галеона, скрытого непроницаемой завесой тьмы - только два огонька, висевших низко над горизонтом, показывали, где застыл плененный корабль. Четыре кабельтова [14] , самое большее - пять, мелькнула мысль. Серов запрокинул голову, всматриваясь в черный бархат небес, расшитый по-южному яркими созвездиями. Полярная звезда стояла в зените, подмигивала ему лукавым сиреневым глазком. «Завтра, - подумал он, - мы поплывем на север. Поплывем, если Господу будет угодно… если пошлет Творец попутный ветер, если спасет от штормов, от пушек неприятелей и гибели в пучине…» Он не был верующим, но в этот миг ему захотелось перекреститься. Он находился в мире, принадлежавшем не людям, но Богу, владыке над стихиями и человеческими судьбами.

    - Звезды, - произнес он вслух. - Звезды, и я - единственный человек на Земле, который знает, что это такое. Чудовищные сгустки плазмы, горнило термоядерных реакций, как утверждают физики… Звезды. Звезды и море…

    Серов перевел взгляд на огоньки испанского судна и начал тихо напевать:

    По рыбам, по звездам

    Проносит шаланду:

    Три грека в Одессу

    Везут контрабанду.

    На правом борту,

    Что над пропастью вырос,

    Янаки, Ставраки, Папа Сатырос.