После того, как в разношёрстных чашках и кружках был подан кофе, старейшина поднялся со своего места во главе стола и произнёс приветственную речь, которую переводил Азиз. Короткая ответная речь Скотта была встречена аплодисментами ещё до того, как Азиз перевёл то, что он сказал.

— У них с нами есть одна общая черта, — сказала Ханна, взяв Скотта за руку. — Их восхищает смелость.

Старейшина закончил ужин предложением, которое Скотт не мог принять, хоть и был благодарен ему. Он хотел выпроводить всех из дома, чтобы гости могли провести ночь в помещении.

Скотт отказывался до тех пор, пока Азиз не объяснил ему:

— Вы должны согласиться, иначе он обидится, решив, что его дом недостаточно хорош для вас. К тому же у арабов считается, что самую большую честь своему хозяину вы окажете, если ваша женщина забеременеет под его крышей, — сказал Азиз, пожав плечами.

Скотт лежал без сна большую часть ночи и смотрел в незастекленное окно. Попытавшись оказать хозяину самую большую честь, он вновь задумался над тем, как сделать так, чтобы его группа перебралась через границу и доставила Декларацию независимости в Вашингтон.

Когда первые лучи солнца поползли по тканому покрывалу на их кровати, Скотт выпустил Ханну из объятий и поцеловал в лоб. Выбравшись из-под простыней, он обнаружил небольшую жестяную ванну, наполненную тёплой водой, и увидел, что женщины хлопочут вокруг открытого огня.

Одевшись, Скотт просидел час над картами местности в поисках возможных путей пересечения иракских границ. Сирия с Ираном были отброшены сразу, поскольку там их попытаются прикончить при первом же появлении. Возвращение через иорданскую границу также будет связано с большим риском. К тому времени, когда к нему присоединилась Ханна, он отбросил Саудовскую Аравию, как слишком хорошо охраняемую и остался с пятью маршрутами и двумя границами.

Когда их хозяева стали готовить завтрак, Скотт с Ханной пошли прогуляться по деревне, взявшись за руки, как любые другие влюблённые в воскресное утро. Местные жители улыбались, а некоторые кланялись им. И хотя никто из них не мог заговорить с незнакомцами, их глаза были столь красноречивыми, что в словах не возникало нужды.

На краю деревни они повернули назад и пошли к дому старейшины. Кохен жарил яичницу на открытом огне. Ханна остановилась рядом и стала смотреть, как женщины пекут тонкие лепёшки, которые, если их помазать мёдом, сами по себе были объедением. Старейшина вновь занял место во главе стола и усадил Скотта рядом с собой. Кохен уже сидел на стуле и собирался приступить к своему завтраку, но тут к нему подошла коза и стянула с тарелки его яичницу. Ханна рассмеялась и быстро приготовила ему другую, прежде чем он успел что-то сказать.

Скотт намазал мёдом кусок тёплой лепёшки, а одна из женщин поставила перед ним кружку козьего молока.

— Придумали, что нам делать дальше, профессор? — спросил Кохен, возвращая всех их к реальности.

В этот момент к столу подошёл деревенский житель и, опустившись на колени рядом со старейшиной, прошептал ему что-то на ухо. Сообщение было передано Азизу.

— Плохие новости, — сообщил тот. — На всех дорогах к главной магистрали появились солдаты.

— Тогда нам придётся идти через пустыню, — сказал Скотт. Он достал карту и разложил её на столе. Синим фломастером на ней было отмечено с десяток маршрутов. Он показал на тропу, выходившую на дорогу, которая вела в город Халис.

— Это не тропа, — сказал Азиз. — Когда-то это была река, но она уже давно высохла. Пройти по ней мы сможем, а вот грузовик придётся бросить.

— Не только бросить, — заметил Скотт, — но и уничтожить. Если его найдут солдаты Саддама, они сотрут деревню в порошок вместе со всеми её жителями.