Когда Саддам узнал о том, что майор Сайд дал террористам скрыться с Декларацией, в ярость его привело только то, что он не может расстрелять его лично.

Единственный приказ, который он отдал генералу, заключался в том, чтобы по государственному радио и телевидению ежечасно передавалось сообщение о том, что на его жизнь совершена попытка покушения, которая закончилась провалом, но сионистские террористы, предпринявшие её, все ещё разгуливают по стране. Тут же давались их описания и приводилась просьба Саддама к его любимым соотечественникам помочь выследить неверных.

Будь дело менее срочным, генерал ещё бы подумал, выпускать такую информацию или нет, ведь вполне может случиться так, что многие из тех, кто встретит террористов, захотят помочь им или просто закроют глаза. Но один совет он все же дал своему вождю — это пообещать большое вознаграждение за поимку террористов. Он давно уже выяснил для себя, что материальная заинтересованность очень часто помогает преодолевать угрызения совести.

Генерал остановился перед картой, приколотой к стене за его столом, которая временно закрывала портрет Саддама. Его глаза пробежались по многочисленным красным линиям, змеившимся между Багдадом и границами Ирака. Вдоль каждой из этих дорог находились сотни деревень, и для генерала не было секретом, что многие из них с радостью пригрели бы у себя беглецов.

И тогда он припомнил одно из имён, которое назвал ему Крац. Азиз Зибари — довольно распространённая фамилия, и тем не менее она не давала ему покоя все утро.

— Азиз Зибари… Азиз Зибари… — твердил он. И наконец вспомнил. Он казнил человека с этой фамилией, который был замешан в неудавшемся перевороте семь лет назад. А не был ли он отцом этого предателя?

Когда наступил полдень, Скотт прикинул по часам, что они преодолели чуть больше двух третей расстояния до дороги. Деревня уже давно скрылась из вида, а на горизонте по-прежнему не было никаких признаков жизни. Солнце нещадно палило, и их продвижение замедлялось с каждой милей.

Первые признаки дороги заметил десятилетний мальчик. Он выбежал вперёд и показал на горизонт. Скотт ничего не смог разглядеть, но мальчик продолжал бежать и показывать рукой вперёд. Прошло ещё не меньше сорока минут, прежде чем они ясно увидели пыльную дорогу и, приободрившись, зашагали быстрее.

Когда процессия добралась до обочины дороги, Азиз распорядился опустить груз на землю, и маленькая девочка, которую Скотт не замечал прежде, раздала лепёшки, козий сыр и воду, пока все отдыхали.

Кохен поднялся первым и стал проверять части машины. Когда он вернулся к шасси, всем уже не терпелось приступить к сборке.

Скотт сидел на песке и наблюдал, как тридцать доморощенных механиков под руководством сержанта Кохена медленно привинчивали детали к старому «кадиллаку». Когда последнее колесо оказалось на месте, Скотт должен был признать, что «кадиллак» стал похож на машину. Оставалось только выяснить, заведётся ли он.

Кохен сел на водительское место, и все сгрудились вокруг массивной розовой машины.

Дождавшись, когда дети зальют бензин в бак, он завинтил стальную пробку и прокричал:

— Запускай!

Кохен повернул ключ зажигания.

Двигатель медленно провернулся, но не завёлся.

Кохен выпрыгнул из машины, поднял капот и велел Азизу занять его место за рулём. Он слегка подтянул ремень вентилятора, проверил распределитель, очистил свечи от последних песчинок, плотно затянул их и, высунув голову из-под капота, крикнул:

— Давай, курд!

Азиз повернул ключ и надавил на акселератор. Двигатель завращался быстрее, но по-прежнему не заводился. Тридцать человек смотрели на машину, но от советов воздерживались, пока Кохен ещё несколько минут возился с распределителем.

— Ещё раз, и дай побольше газа! — последовала его команда.