— Газеты говорят, что Дьюи побеждает Трумэна, — добавил Арни. — Газеты пишут хорошее о середине 70-х. Пресса говорит «из достоверных источников». Газеты…

— ОК, ОК. Хочу быть уверенным, что мы договоримся о цене сейчас.

— Дортмундер, — обратился к нему Арни, — ты знаешь меня. Возможно, что ты и не хочешь этого, но ты знаешь меня. Я даю большие деньги и не жульничаю, я даю 100 процентов гарантии. Я не поступаю как какой-нибудь обычный парень, и не занимаюсь надувательством и вымогательством потому, что, если я сделаю так, то никто никогда не придет ко мне больше. Я должен был стать святым, если бы не был таким дерьмом. Бросай ее сюда.

— ОК, — согласился Дортмундер и бросил.

Арни ловко поймал драгоценность своим мерзким полотенцем. «Какую бы цену он не предложил, я соглашусь», — подумал Дортмундер.

Пока Арни внимательно изучал брошь, дышал на нее и вертел в руках, Дортмундер заглянул в свой новый портмоне, который порадовал его наличностью в более чем $300, обычной ID и лотерейным билетом. Номер на билете подделали очень убедительно. В этом состоял самый сок аферы.

— Ну, — закончил Арни, — бриллианты вовсе и не бриллианты. Это стекло.

— Стекло? Ты думаешь, что кто-то смог обмануть кинозвезду?

— Думаю, что такое не могло произойти, — согласился Арни, — но все же случилось. Серебро же на самом деле является обычным металлом.

Где-то, очень глубоко в своем сердце, он предвидел такой исход дела. Все оказалось напрасно, все эти старания и трудности.

— А те зеленые штучки? — спросил он.

Арни удивленно посмотрел на него:

— Это изумруды, — ответил он. — Разве ты не знаешь, как они выглядят?

— Мне казалось, что знаю, — ответил Дортмундер. — Итак, она что-нибудь стоит?

— Нет. Не с фото во всех новостях. К тому же бриллианты и серебро оказалось ничем иным, как дерьмом. Кто-то должен вынуть изумруды и продать их отдельно.

— За сколько?

— Думаю, что 40 штук, — рассуждал Арни. — Но их нужно еще и выковырять.

— Арни, — сказал Дортмундер, — о чем мы вообще разговариваем?

— Я мог бы дать семерку. Ты может, конечно, прошвырнуться по городу, но никто не даст тебе больше, чем пять штук, если они и захотят взять ее. У тебя слишком известная вещица.

Семь. Он мечтал о 30, а был бы доволен и 25. Семь.

— Я заберу, — согласился Дортмундер.

— Но не сегодня.

— Не сегодня?

— Посмотри на меня, — сказал Арни. — Ты хочешь, чтобы я передал тебе что-то сейчас?

— Ну, нет.

— Я должен тебе семерку, — продолжил Арни. — Если это дерьмо, чем я болен, не убьет меня, то я заплачу тебе, когда смогу дотрагиваться до вещей. Я позвоню тебе.

Ни векселя — даже ни записки, ничего в письменной форме — от парня, который истекал сальсой.

— Хорошо, Арни, — вынужден был согласиться Дортмундер. — Выздоравливай поскорее, ты ведь понимаешь..?

Арни посмотрел на свои предплечья:

— Возможно, это выходит наружу мой скверный характер. Может быть, когда все закончиться, то я стану совершенно другим парнем. Как ты думаешь?

— Не надейся на это, — посоветовал ему Дортмундер.

По крайней мере, он поднялся на $300 за счет афериста и, может быть, Арни выживет, хотя все говорило об обратном.

Вернувшись на Бродвей, Дортмундер начал длинную дорогу в центр города — никакого колесного транспорта сегодня — и на 86-ой улице он заметил свежий выпуск New York Post в витрине газетного киоска на углу.