— А, как Джейн сейчас? — спросила Джулия, старательно пережевывая ужин.

— Замечательно, — ответил Майк. — Передай картошку…

— В последнее время она что-то здесь не появляется, — упорствовала Джулия.

— Сегодня вечером мы идем в кино.

— Большое дело, — захихикала Джулия.

— Кому до этого есть дело? — спросил Майк.

Но никто не ответил. Каждый был занят едой, хотя я заметил, что Майк не доел свой бифштекс, который обычно он поглощал, не моргнув и глазом, при этом забывая о десерте.

— Что за фильм вы собираетесь посмотреть? — спросила Джулия.

— Не знаю, — сказал он угрюмо, продолжая играть с едой. Элли метнула на Джулию резкий взгляд, который потребовал сменить тему.

Вернувшись из кино, Майк был все таким же угрюмым. Это было раньше, чем обычно. Джулия спустилась по ступенькам вниз, ожидая его возвращение.

— Майк…

Он поднял руку, будто полицейский, останавливающий движение, но она стала нажимать:

— Вы с Джейн хорошо провели время?

— Хуже не бывает, ответил он.

— Что случилось?

— Эй, Джулия, хватит об этом, — обрубил он.

Меня удивила мука в его голосе. Я поспешил вмешаться в их беседу, напомнив Джулии, что завтра ей в школу и пора в постель. Она неохотно поднялась по лестнице, что-то бормоча себе под нос про то, что ничего не случилось.

Ничего, в общем, то, и не случилось.

У Элли заболела голова, и она рано легла спать. Я заканчивал писать свой рапорт, а Майк возился на кухне, издавая обычный шум, сопровождающий создание бутерброда на поздний вечер. Через некоторое время он появился, держа в одной руке бутерброд, а в другой — кварту молока . Он сел на пол в ту же позу Будды, что и Джейн тогда у меня в кабинете.

Он откусил от бутерброда и начал жевать без особого аппетита, будто приговоренный заключенный последний свой завтрак.

— Что с ними происходит, папа?

— Что?

— Они играют на твоих нервах, как и Джулия, которая сует свой нос в чужие дела. И Джейн, она — лишь девушка, но…

— Но что? — спросил я, отложив карандаш.

— Не знаю. Когда она расчесывает волосы миллион раз в день… каждый раз, как я оборачиваюсь, у нее в руках расческа. И еще, когда по радио звучит песня, то она ее напевает так, что саму песню не услышишь.

— Она приятно выглядит, — предложил я.

— Выглядит, — возразил Майк. — Она прекрасна, но…

«Но» — слово-паразит, слово-монстр.

Он отложил бутерброд, который был почти нетронут, если бы не «половинка луны» — его единственный укус.

— Это на протяжении всего времени между нами, — сказал, наконец, он. Его голос был похож на хлопок двери. — Она хочет знать, что между нами произошло. И что я могу сказать? Я не знаю, что произошло, папа, я только…

— У тебя нет к ней прежних чувств, — сказал я, пытаясь быть полезным.

— Правильно, — продолжил он. — Я напоминаю крысу…

— Возможно, и напоминаешь.

Когда он удивленно на меня взглянул, я сказал:

— Ты не можешь помочь всему, что случается с твоими чувствами, Майк. Не в твоем возрасте, и не в каком другом, надо полагать. Было бы ужасно продолжать претворяться с Джейн или кем-либо еще.