Когда он пришел в себя, Хозяйка стояла перед ним, пылая яростью, и ее глаза метали молнии. Где‑то на задворках онемевшего мозга он ощутил какой‑то сигнал в цепи, связывающей его с Таррантом… Что такое? Он ухватился за сигнал, как за ниточку, и попытался по ней добраться до причины. Знак, талисман… вот что! Цепь событий: враг попытался взломать барьер, поставленный Таррантом. Охотник почувствовал это и принялся за дело. Талисманы против толчков уже начинали ломаться.

Значит, осталось очень мало времени. Возможно, всего несколько минут. Так он надеялся. Дэмьен попытался сосредоточиться на том, что он должен сделать и когда он должен это сделать, пытаясь не думать, что случится, если земля не рванется без промедления навстречу новообретенной свободе. От одной мысли об этом его прошиб холодный пот. Чем дольше это продлится, тем меньше вероятности, что эта женщина будет Творить в момент толчка, а он здесь, связанный, беспомощный, и она рядом, живая и невредимая, знающая об их намерениях… Нет, немыслимо. Она уничтожит его. Она их всех уничтожит.

– Ты дурак, – злобно прошипела она. – Ты что, вправду думаешь, что твой драгоценный посвященный тебя прикроет? После того, как я его сломала? Он себя‑то не смог спасти – как, во имя Эрны, он собирается спасать тебя? – Голос опустился до низкого, мурлыкающего, обольстительного. – Только скажи мне то, что я хочу, и ты свободен. Это ведь так легко. Или же… Я могу рассечь твой разум, отделяя мысль за мыслью, пока не найду то, что ищу. Пока в тебе не останется ничего, кроме этой коротенькой информации и силы, чтобы сообщить ее. Это будет очень неприятно… – Ее зрачки сузились в точки, она опустила глаза. – Выбор за тобой, священник!

И он сделал выбор. Пренебрегая ее яростью. Пренебрегая ее ненавистью. Потому что ему было нужно ее исступление, и чтобы оно было направлено на него. И как можно быстрей, пока еще держатся талисманы.

– Пошла ты к дьяволу, – сплюнул он.

Сзади его шарахнули по голове, так что брызнула кровь. Он позволил удару швырнуть его на колени и стоял так, переводя дыхание, а тонкая теплая струйка крови текла за воротник. Наглость вперемешку со слабостью – вот так он должен играть. Сыграет хорошо – и сумеет втянуть ее в Творение без особого ущерба для себя. Сыграет плохо… Его передернуло. Она явно способна была искалечить его – или еще хуже. Если б она была в здравом уме, он мог быть уверен в результате, но она одержимая, а жертвы страсти, все равно какой страсти, не отличаются предсказуемостью.

Когтистые пальцы вцепились в его волосы и вздернули голову, так что он смотрел ей теперь прямо в глаза. В них горела ненависть, но еще и такое абсолютное презрение, что он понял: она не сможет предвидеть удар. Не сможет, если он втянет ее в Творение. Если заставит замкнуться на нем.

– Ты сделал смертельную ошибку, – сообщила она. – Не только потому, что пришел сюда, но потому, что прервал мое развлечение. Такой допрос был бы куда милосерднее, чем тот, что тебе предстоит.

И ее энергия хлестнула его по лицу, он точно налетел на стену, обжигающая волна выбила из него дух, оглушила, ослепила. Жар ее жадной страсти стянулся в раскаленное острие, оно пронизало его плоть в поисках слабого места. Даже если б это было настоящее копье, ему не было бы больнее; нервы его звенели, точно раздираемые острой сталью, тело беспомощно билось, пока боль пожирала внутренности.