Лоа придвинулся ближе. Лицо его застыло в мрачной, угрюмой гримасе. Страшась отказа, Таланджи проковыляла на балкон и окинула взглядом рушащееся королевство. Вернется ли Тралл? Вдруг он, узнав, что его посол едва не погиб в бою за святилище, передумает, возьмет назад предложение помощи? В таком случае им, несомненно, конец.

Изо всех сил вцепившись в перила, Таланджи вонзила ногти в мягкое золото. Ноготь на среднем пальце не выдержал, треснул, из трещины выступила кровь.

Разумеется, Бвонсамди двинулся следом, повис за спиной, источая мрачную ауру тления.

– Ищи собственные силы, – хрипло прошелестел он. Голос его ослаб в той же мере, что и образ. – Собственный путь.

– Собственный? Зандаларский? – презрительно усмехнулась Таланджи. – Он уже привел нас к поражению. Я снова всех подвела.

«Как подвела отца. Как подвела Апари и Зекхана…»

– Может, от лоа могил слышать такое и странно, однако надежда, моя королева, есть всегда.

Придвинувшись еще ближе, Бвонсамди остановился рядом. Глаза его тускло мерцали под костяной маской.

– Смерть приводит с собою жизнь, – продолжал он. – Да, великое колесо вращается не спеша, тут счет идет на эпохи, однако вращается же. Из мертвечины, из тлена вырастают побеги новой жизни, и все, с чем, казалось бы, навеки покончено, восстает, обретает новую цель…

Таланджи подняла взгляд на него. Сердце ее забилось чаще.

– Значит, отец…

– Чш-ш-ш. Ты не слушаешь, дитя мое. Ты слышишь лишь то, что хочешь услышать. Жизнь есть гармония. Равновесие. Все имеет свой путь, все течет своим руслом. Древние, духи, лоа… Придет время, настанет конец и нам, всех нас ждет долгая, глубокая дрема. И что же, без нас мир рухнет? Э, нет, наши приверженцы найдут силы в других вещах – кто в самих себе, кто в новой вере. Скорбя, они растут – так же, как и ты. Ну а когда пелена дремы падает, существа великие, вечные снова возносятся на вершину, накрепко связанные с колесом – ведь колесо, пусть и медленно, еле-еле, но кружится, кружится без остановки.

Бвонсамди умолк и, лишь дождавшись взгляда Таланджи, устремленного на него, подытожил:

– Вот так-то, ваше величество, все древнее, все могущественное в этом мире и остается вечным.

– Зандалар, – выдохнула Таланджи.

В джунглях пылали огни. Над зарослями поднимался дым. Где-то там, укрывшись во мраке, темные следопыты и Апари с фанатиками из Укуса Вдовы готовили следующий удар.

– Зандалар… он еще не потерян!

«И не будет потерян».

Лоа кивнул, и его мрачная гримаса наконец-то сменилась знакомой усмешкой.

– Я слаб, но меня рано списывать со счетов. Теперь они ударят по Некрополю, средоточию моей силы. Останови их там, и я помогу тебе поднять страну из руин.

– Но одной мне это не по зубам, – прошептала Таланджи, пав духом.

Как ей хотелось бы хоть минутку поговорить с отцом… но ведь Растахан тоже потерпел множество поражений, его благодушие и беспечность положили начало самым мрачным для их династии временам. Однако дурные мысли об отце радости не приносили, и потому Таланджи предпочла вспомнить кое о чем другом, о хорошем.

«Все древнее, все могущественное в этом мире вечно».

И это значило, что надежда есть.

– Орда придет, – пробормотала Таланджи, отвернувшись от Бвонсамди и снова окинув взглядом свои земли.

Страна горела, страна бунтовала, и, пока в Зандаларе не воцарится мир, не видать Таланджи ни минуты покоя, но… Но это была ее страна. Кому, как не королеве, беречь ее, кому, как не королеве, чтить?

– Однажды, – негромко заговорила она, – я покинула родину, только б ее спасти.