Язык его изрядно заплетался, но Андуин, разобрав сказанное, жалостливо поморщился.

– Жаль. Уверен, твой отец был человеком мужественным.

Вернувшаяся Амалия водрузила на стол четыре наполненных кружки. Рыжеволосый опорожнил свою одним глотком.

– Поле битвы… Оно… – тут он запнулся, на время утратив нить размышлений. – Да, там мне – самое место! Там всем нам самое место. Всем долб… доблестным воинам!

– У вас уже котелки не варят, воины, – захихикала девушка, и тут заметила, что Андуин не пьет. – А ты не грусти, незнакомец. На вид ты довольно крепок. Вот увидишь, служить тебе долго, и сказаний о тебе еще сложат немало!

– Это уж наверняка, – со вздохом сказал Андуин, подняв кружку, чтоб не внушать троице лишних подозрений.

Между тем новобранцы вновь затянули песню и начисто позабыли о новом «друге», но Андуин знал, что он-то их забудет не скоро. Окинув взглядом юные лица, дабы запечатлеть их в памяти, он призадумался: много ли им отпущено времени, прежде чем и они, невинные ягнята, обреченные на заклание, лягут на холодную каменную плиту в подвалах Собора Света?

Солдаты. Его солдаты. Ему предстоит командовать ими и посылать их в бой – ведь таково уж право, таков уж долг короля. Все они жаждут славы, тянутся к ней, но знать не знают, что есть слава и чего она стоит. С этими мыслями он раскрыл было рот, чтобы предостеречь их, призвать к серьезности, трижды подумать, прежде чем надевать синее с золотом, но тут скрипач у стойки заиграл, и новые друзья вмиг поспешили прочь, забрав с собой кружки, а Андуину оставив лишь лужицы эля, пролитого на стол.

Пиво в желудке словно бы разом скисло. Нужно было идти, пока ему в самом деле не стало худо. К тому же, в этот миг Андуин почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. На этот раз – настоящий, не один из тысяч неотвязных, осуждающих призрачных взглядов, устремленных на него, куда бы он ни пошел.

Оглядевшись, обведя взглядом более дюжины незнакомых лиц, он наконец-то заметил за столиком у самой лестницы безукоризненно опрятную женщину в белом – лица не прячет, светлые брови озадаченно сдвинуты к переносице, губы слегка приоткрыты, точно с языка вот-вот сорвется проклятие.

Джайна…

Широко распахнутые глаза Джайны сверкнули огнем. Андуин, хлопнув об стол еще одной монетой, оттолкнулся от кресла, обогнул стол, вышел наружу и ахнул, точно от удара в живот: навстречу, после влажного, парно́го тепла, дохнуло нешуточным холодом.

Но настоящая стужа ждала его впереди. Забывший о топком болотце на задах, Андуин обогнул таверну и закряхтел, увязнув в хляби, едва не стащившей с него сапоги. Внезапно земля под ногами сделалась твердой и скользкой, но, к счастью, отчаянно замахав руками, король сумел уберечься от унизительного падения.

– Ну здравствуй… Джерек.

– Я сейчас все об…

– Зачем? Ты ведь король, тебе нет нужды в чем-либо объясняться.

Понизив голос до шепота, твердого, точно сталь, Джайна подхватила Андуина под руку и увлекла прочь с пятачка льда, сотворенного ею среди топи. Ссутулившись, оба прижались к стене под нешироким карнизом. Вокруг не было ни души, кроме сверчков и лягушек, ни сном ни духом не ведавших, кто помешал их пению.

– Что ты сотворил с волосами? – со смехом спросила Джайна, слегка подавшись назад.

– Грязь и сапожная вакса, – пробормотал Андуин, надвинув на лоб капюшон и отведя взгляд.