Лоа могил, настолько прозрачный, что ни ладони, ни ступни почти не видны, бессильно поник головой. Казалось, он вот-вот сожмется, съежится, схлопнется внутрь.

– Аховая это работа – запихивать душу тролля обратно в тело. Еще немного, и вовсе б тебя не поймал.

– Я… Я видел яму, а может, портал. Кипящий пурпурно-черным, из которого нет пути назад, а там, впереди только боль да страдания…

Бвонсамди со свистом втянул в себя воздух сквозь крепко сжатые зубы.

– Хм… Что ты еще видел, малыш?

Это уж было слишком – просто голова кругом.

– Я… только духов, цепи, тьму, какое-то странное подземелье… и все такое холодное, беспощадное, как будто мне никогда больше не знать покоя. Как будто там нет ничего, кроме зла.

Зекхан закашлялся. Да, он только что чудом остался в живых, однако эта мысль сразила его наповал. Все тело разом бросило в жар и в холод.

– Да, насчет страданий – это ты верно почуял. Там место тем, кому не искупить грехов.

– Я… Чем же я мог это заслужить? За что же меня в бездну этакую?..

Таланджи, склонившись к нему, покачала головой.

– Ты спас тех малышей, Зекхан, и они уже называют тебя Светом Шоал’джай, – Бвонсамди закудахтал от смеха. – Вижу, до черного юмора они вполне доросли!

Но ни королеве, ни Зекхану было не до смеха. Устремив гневный взгляд на Бвонсамди, Таланджи обвиняюще указала в его сторону пальцем.

– Так почему же он отправился в это жуткое место, о мудрейший лоа могил?

Лоа отвел взгляд в сторону и уставился в пол. Тут Зекхан отметил, как слабо проявляется его образ, истончившийся, словно шлейф стародавнего дыма. Устало вздохнув, Бвонсамди протянул к ним раскрытые ладони, будто преподнося обоим некий незримый дар.

– Ты видел Пасть, малыш. Последний приют темнейших из душ. Только теперь она пожирает души всех умерших, кто бы какую ни прожил жизнь. Добрый ли, злой, вор или принц, в Пасть отправляются все. Всё теперь не как до́лжно. Но я спасаю от этого всех троллей, кого только в силах спасти, и немалой ценой. Заботы о них отнимают все оставшиеся силы.

С этими словами Бвонсамди поднял кверху полупрозрачную ладонь и досадливо поморщился.

– Вот почему вы непременно должны помешать этим бунтовщикам и Гнилостеню. Добьются они своего – ничто больше не помешает всем душам умерших отправиться в Пасть. Навеки.

Оба тролля умолкли, будто одно это слово лишило их дара речи. Сама королева вытаращила глаза и побледнела, как полотно.

Наконец Таланджи поднялась, зацепив подолом юбки и опрокинув один из порожних горшков.

– И давно ли? – спросила она, совладав с ужасом. – Давно ли такое творится?

– Твоего отца я от сей участи уберег, – проворчал Бвонсамди. – Если ты, конечно, об этом.

– Мир духов, – с трудом выдавил Зекхан.

Больше всего на свете ему хотелось бы закрыть глаза и уснуть, но… что, если кошмарные грезы о Пасти поджидают его и во сне? Зубы стучали, не унимаясь. И боль… Сейчас бы от боли чего-нибудь…

– Тралл знает. Шаманы сообщили ему, что в мире духов неладно.

– Да, там, в тронном зале, он так и сказал, – подтвердила Таланджи, по-прежнему указывая пальцем на Бвонсамди. – Ты – лоа могил и должен знать, что стряслось. Сильвана с Отрекшимися явилась сюда по твою душу, Бвонсамди. И сейчас ты расскажешь нам, почему.

Брошенный мимо нее, взгляд лоа пал на Зекхана.

– Они заодно с силами, которых мне не узреть, но тот, кто отдает им приказы, хочет убрать с пути и меня, и все остальные помехи.