Стоило открыть глаза, поймать маленьких троллей и неловко взвалить их на плечи, ветер стих.

– Да не вертитесь же, – проворчал Зекхан. – Сейчас я вас на берег вынесу.

И тут факелы сделали свое дело. По черной смоляной глади, грохоча горной лавиной, стремительно покатилась волна огня. Детишки что было сил вцепились в Зекханову спину, а он тем временем снова призвал к себе ветер – пусть придаст ногам прыти, но… Но из этого ничего не вышло. Ни внезапной скорости, ни спасительного дуновения, уносящего от погибели. Стена жаркого пламени с ревом мчалась на них, ночное небо вмиг посветлело, как днем. И солдаты Таланджи, и тролли из Укуса Вдовы разразились отчаянными воплями.

Нет, к берегу не успеть. Пламя спалит их задолго до того, как они выберутся на сушу.

«Что делать, предки, что делать?»

Однако откликнувшийся голос не принадлежал никому из родных.

Ты знаешь.

Саурфанг…

Да, Зекхан это знал. Замедлив шаг, он остановился. Детишки яростно, до синяков, замолотили по спине кулачками, гоня спасителя вперед, но Зекхан снова, в отчаянии оставив всякую осторожность, нащупал в себе силу ветров. Увлекаемые последними каплями магии, какую он только сумел призвать на подмогу, детишки взмыли высоко вверх, звучно шлепнулись наземь, но опасность им уже не грозила. Подбежавшие солдаты Таланджи схватили малышей и поволокли прочь, а двое, задержавшись, отыскали на берегу длинный обломок кости динозавра и, уклоняясь от града стрел, протянули его в сторону Зекхана.

Рука помощи…

Каждый шаг давался труднее прежнего, смола неумолимо преграждала путь. Волна жара настигла Зекхана как раз в тот миг, как он потянулся к обломку кости. Увидев отсветы пламени в глазах пришедших на выручку троллей, он из последних сил рванулся вперед… но тут тролли в ужасе разинули рты, языки огня безжалостно лизнули спину, в ноздри ударила вонь паленого волоса.

Скорчившись, ахнув от боли, Зекхан вцепился дрожащими, покрытыми волдырями пальцами в спасительную кость, и тролли потянули его к себе.

«Бегите! – хотелось крикнуть ему. – Бегите! Меня не спасти! Что толку труп выручать?»

Но боль не давала выговорить ни слова.

Снизу, из ямы, змеясь, взвились кверху цепи, призрачные серебристые оковы с лязгом сомкнулись на плечах, на запястьях, повлекли вниз, вниз, вниз…

Время утратило всякий смысл. Как долго длилось падение? Этого Зекхан себе даже не представлял. Бездна внизу рокотала, урчала, подрагивала, будто брюхо изголодавшегося мира. Что бы ни ожидало их всех там, впереди, Зекхану туда не хотелось. Каждая унция здравого смысла, сохранившегося в его душе, криком кричала, предвещая недоброе. Летящие в бездну духи застонали, заплакали, заскулили, и эта ужасная погребальная песнь заглушила все мысли, все чувства, все желания. Остался один только страх, одна только истина, открывшаяся Зекхану в полете навстречу багрово-черной трясине, бурлившей там, на далеком-далеком дне. Неведомое, прятавшееся в глубине, за завесою мрака, встрепенулось, желая, чтоб Зекхан дрогнул, сломался. Кто-то внизу наблюдал только за ним, видел его и только его одного. В конце полета, готовясь сожрать, поглотить, поджидало Зекхана неизъяснимо ужасное, неназываемое зло. Это и была смерть. Смерть, ничуть не похожая на встречу с родными в залитой солнцем степи, которую Зекхан видел глазами Саурфанга. Смерть, не сулившая ни радости, ни блаженства – одни лишь вечные муки, тьму, без остатка уничтожающую всякую жизнь, какая только попадет к ней в пасть.

– Зовите лекарей! Его ожогами нужно заняться сейчас же!

Совсем не похожий на скорбные завывания духов, этот голос – ясный, едва ли не нежный – прокатился по самой кромке сознания, будто рябь по воде, и Зекхан отчаянно замахал руками, пытаясь направить полет к нему.