|
Я устал, что стюардессы спрашивают пассажиров‑японцев, не возражают ли они сидеть рядом с гайджином, думая, что я не понимаю, что они говорят, потому что говорят это по‑японски. Я устал быть исключением, устал от тонкого патронажа, от шуток за спиной. Я устал быть ниггером. Я просто… устал. Я сдался.» «Звучит так, словно на самом деле они вам не нравятся.» «Нет», ответил Коннор. «Нравятся. Я очень их люблю. Однако, я не японец, а они никогда не позволят мне забыть это.» Он снова вздохнул. «У меня много друзей‑японцев, которые работают в Америке, и для них это тоже тяжело. Различия проявляются с обоих сторон. Они тоже чувствуют себя исключенными. С ними рядом тоже не садятся. Но мои друзья всегда просят меня помнить, что они прежде всего человеческие существа, а уж потом японцы. К несчастью, мой опыт доказывает, что это не всегда верно.» «Хотите сказать, что они прежде всего японцы?»
Он покачал головой. «Семья есть семья.» Остаток пути мы проехали в молчании.
* * *
Мы находились в небольшой комнате на третьем этаже общежития для иностранных студентов. Тереза Асакума объяснила, что это не ее комната, она принадлежит другу, который этот семестр учится в Италии. Она выставила на стол небольшой VCR и маленький монитор. «Я подумала, что стоит убраться из лаборатории», сказала она, быстро перематывая ленту вперед. «Однако, хочу, чтобы вы это увидели. Это конец одной из принесенных вами лент. Начинается сразу после того, как сенатор покинул комнату.» Она замедлила ленту и я увидел широкую панораму сорок шестого этажа здания Накамото. На этаже было пусто. Бледное тело Черил Остин лежало на темном конференц‑столе. Лента продолжала крутиться. Ничего не происходило. Это была статичная сцена. Я спросил: «На что мы смотрим?» «Просто ждите.» Лента крутилась. Опять ничего не происходило. И вдруг я ясно увидел, что нога девушки дернулась. «Что такое?» «Спазм?» «Не уверен.» Теперь дернулась рука девушки, распростертая на темном дереве. Сомнений больше не было. Пальцы открылись и закрылись. «Она еще жива!» Тереза кивнула: «Похоже на то. Теперь следите за часами.» Часы на стене показывали 8:36. Я следил. Ничего не происходило. Лента крутилась еще две минуты. Коннор вздохнул. «Часы стоят.» «Нет», сказала она. «Я вначале обратила внимание на рисунок зернистости при сильном увеличении. Пикселы прыгают вперед‑назад.» «И что это значит?» «Мы зовем это рок‑н‑ролл. Это обычный способ выявить стоп‑кадр. Нормальный стоп‑кадр видим для глаза, потому что мельчайшие единицы изображения внезапно становятся статичными, в то время как в регулярной картинке всегда присутствует некое малое движение, даже если оно всего лишь случайное. Поэтому следует сделать рок‑н‑ролл с циклом секунды три, снова и снова повторяя изображение. Это дает небольшое движение и делает стоп‑кадр менее очевидным.» «Вы хотите сказать, что лента была заморожена в восемь тридцать шесть?» «Да. И девушка, очевидно, в это время была жива. Я не могу утверждать наверняка. Но может быть.» Коннор кивнул: «Тогда именно поэтому подлинная лента столь важна.» «Какая подлинная лента?», спросила она. Я достал ленту, которую нашел в своей квартире прошлой ночью. «Прогоните‑ка ее», сказал Коннор.
* * *
Мы увидели сорок шестой этаж в четком цвете. Съемки вела боковая камера с хорошим обзором конференц‑зала. И это была одна из подлинных лент: мы увидели убийство и увидели, как Мортон оставляет девушку лежащей на столе. |
