— Про "мы" я не сказал ни слова. Я намекал, что если кто и может быть гражданином мира, так это только я, а что же до остальных…

— А остальные — это кто, я?.. Коли так, то повторяю, не все ли равно, кем помирать?

— Не скажи. Например, жить эфиопом — это еще куда ни шло, а вот помирать… Тем более что смерть бродит не за этими, слишком красивыми, горами, а где-то рядом…

— Типун тебе на язык! Тебе всего-то сорок.

— Да, мне сорок. Вернее, тридцать девять. Как и тебе… И что? Даже если я проскриплю еще столько же, то следующие тридцать девять промчатся ничуть не медленнее, чем те, что уже промчались. Думаю, даже быстрее… Общеизвестно, что вторая часть жизни, если тебе посчастливится ее заполучить, — это ускоренный вариант первой…

— Да, жизнь, действительно, как-то уж слишком быстро летит… и вот уж клонятся к закату дни жизни моей окаянной. По правде сказать, я и не ожидал, что все так быстро промелькнет.

— Будто я ожидал… Жили-жили, а зачем… Так и не поняли, в чем смысл существования.

Некоторое время мы задумчиво молчим и озираем окрестности.

На коленях Карла лежит книга. Он шелестит страницами. Одним глазом подглядывая в книгу, он вытягивает руку над головой и, придав гласу умеренной громкости, возглашает:

— Поэтическое восприятие жизни — величайший дар, доставшийся нам от поры детства, — Карл счастливо вздыхает. — Если человек не растеряет этот дар на протяжении долгих хмельных лет, то он поэт или композитор… А теперь к вопросу о том, в чем смысл существования. Господь создал человека личностью: так Он задумал. Чтобы это понять, надо хорошенько поработать мозгами. Я это понял, и мне сразу стало легче жить. М-да, личность, — Карл задумался, — личность только тогда личность, когда она имеет абсолютную, ничем не сдерживаемую свободу выбора. Я к такому выводу пришел после долгих размышлений. И, кстати, независимо от святой церкви. Которая учит нас, что свобода выбора — в вере в Бога…

Я даю ему выговориться и как бы невзначай роняю:

— Карлуша, друг любезный, у тебя послезавтра день рождения. Как-никак юбилей: сорок лет.

Карл делает вид, что не слышит меня. Я продолжаю:

— Надеюсь, ты не зажилил его и нас ожидает банкетный зал на три тысячи кувертов? Форма одежды парадная? Дамы должны явиться в вечерних платьях? А джентльмены — в белых смокингах или в мундирах и при орденах? Посоветуй, что мне надеть, чтобы выглядеть поприличней и не выделяться? Может, облечься в парадные кожаные шорты, какие носят фальшивые альпийские стрелки? Или лучше — в клетчатую шотландскую юбку из австралийской шерсти? Мадонне и Клуни приглашения отправлены? За принцем Савойским послан мусоровоз? Или он прибудет в карете скорой помощи? Кстати, как будет по-французски "званый вечер"? Кажется, "суаре"?

Карл презрительно посмотрел на меня и хмыкнул.

— Твоя высокопарная тирада требует шлифовки, — говорит он, пытаясь придать голосу сострадательные нотки. — Впрочем, вру, она не поддается шлифовке. Ты теряешь форму, мой друг. Ты начинаешь говорить глупости.