|
- На сколько человек построен замок? - спрашивал англичанин. - Сколько заключенных? Сколько мужчин, сколько женщин, детей? Сколько каторжных, ссыльных, добровольно следующих? Сколько больных? Нехлюдов переводил слова англичанина и смотрителя, не вникая в смысл их, совершенно неожиданно для себя смущенный предстоящим свиданием. Когда среди фразы, переводимой им англичанину, он услыхал приближающиеся шаги, и дверь конторы отворилась, и, как это было много раз, вошел надзиратель и за ним повязанная платком, в арестантской кофте Катюша, он, увядав ее, испытал тяжелое чувство. "Я жить хочу, хочу семью, детей, хочу человеческой жизни", - мелькнуло у него в голове, в то время как она быстрыми шагами, не поднимая глаз, входила в комнату. Он встал и ступил несколько шагов ей навстречу, и лицо ее показалось ему сурово и неприятно. Оно опять было такое же, как тогда, когда она упрекала его. Она краснела и бледнела, пальцы ее судорожно крутили края кофты, и то взглядывала на него, то опускала глаза. - Вы знаете, что вышло помилование? - сказал Нехлюдов. - Да, надзиратель говорил. - Так что, как только получится бумага, вы можете выйти и поселиться, где хотите. Мы обдумаем... Она поспешно перебила его: - Что мне обдумывать? Где Владимир Иванович будет, туда и я с ним. Несмотря на все свое волнение, она, подняв глаза на Нехлюдова, проговорила это быстро, отчетливо, как будто вперед приготовив все то, что она скажет. - Вот как! - сказал Нехлюдов. - Что ж, Дмитрий Иванович, коли он хочет, чтобы я с ним жила, - она испуганно остановилась и поправилась, - чтоб я при нем была. Мне чего же лучше? Я это за счастье должна считать. Что же мне?.. "Одно из двух, или она полюбила Симонсона и совсем не желала той жертвы, которую я воображал, что приношу ей, или она продолжает любить меня и для моего же блага отказывается от меня и навсегда сжигает свои корабли, соединяя свою судьбу с Симонсоном", - подумал Нехлюдов, и ему стало стыдно. Он почувствовал, что краснеет. - Если вы любите его... - сказал он. - Что любить, не любить? Я уж это оставила, и Владимир Иванович ведь совсем особенный. - Да, разумеется, - начал Нехлюдов. - Он прекрасный человек, и я думаю... Она опять перебила его, как бы боясь, что он скажет лишнее или что она не скажет всего. - Нет, вы меня, Дмитрий Иванович, простите, если я не то делаю, что вы хотите, - сказала она, глядя ему в глаза своим косым таинственным взглядом. - Да, видно, уж так выходит. И вам жить надо. Она сказала ему то самое, что он только что говорил себе, но теперь уже он этого не думал, а думал и чувствовал совсем другое. Ему не только было стыдно, но было жалко всего того, что он терял с нею. - Я не ожидал этого, - сказал он. - Что же вам тут жить и мучаться. Довольно вы помучались, - сказала она и странно улыбнулась. - Я не мучался, а мне хорошо было, и я желал бы еще служить вам, если бы мог. - Нам, - она сказала: "Нам" - и взглянула на Нехлюдова, - ничего не нужно. Вы уж и так сколько для меня сделали. Если бы не вы... - Она хотела что-то сказать, и голос ее задрожал. |
