— Моду, ты понял? — восторженным шепотом выдохнул он.

Малиец, не в силах вымолвить ни слова, лишь изумленно качнул головой.

— Догонский телескоп, — вдруг сдавленно, словно ему пережали голосовые связки, произнес Адам. — Он существует! Значит, это не сказки. Значит, кристалл тоже здесь. Где?

Чеченец жадно закрутил головой, напрягся, сделал стойку, как почуявшая дичь охотничья собака, и бросился вправо, в сторону, противоположную той, откуда они пришли.

— Стой! — прошипел Моду. — Куда ты? — и кинулся за ним.

Барт, уже собравшись последовать за друзьями, вдруг приостановился, ощутив некое странное изменение вокруг. Он поднял глаза на светлую плиту, где несколько минут назад плясала загадочная светлая Сиги толо. Отражение небесного тела сияло на прежнем месте, но теперь оно приобрело тревожный малиновый оттенок, словно отблеск далекого костра. Медленно, словно боясь подтверждения своей догадки, Макс перевел взгляд вниз. В центре серебряной чаши, как громадный кусок угля в жаркой топке, багровела игольчатая звезда. Красные отсверки поднимались по жадной воронке, стремительно превращая ртутное зеркало в глубокую чашу, наполненную живой пульсирующей кровью.

Хогон…он сказал, что красная вода — смерть…

- Стойте! — взревел Барт, но горло выдало лишь жалкий приглушенный сип.

* * *

Ольга переступила с ноги на ногу и согнулась, застонав от непереносимой боли, снова пронзившей бок. Воздух сразу исчез, и девушка хватала открытым, как у рыбы, ртом бесполезное безвкусное пространство.

— Деточка, — встревожился спутник, — что там у тебя? Ударилась, когда под ноги Рощину кинулась? Давай-ка посмотрим, целы ли ребра.

Ловко и бережно он пробежал пальцами по горящему болью боку.

— Вроде, переломов нет, но трещины могут быть. Он, видно, как раз на тебя со всей дури приземлился…

Заставив Ольгу отвернуться, священник стянул нательную рубаху, разорвал на аккуратные полосы, туго запеленал девушку от лопаток до талии. Дышать стало чуть легче, и боль больше не истязала тело. Ребра ныли, тоскливо и надсадно, но Славина, по крайней мере, могла осторожно двигаться.

— У меня в рюкзаке анальгин есть, — утешил отец Павел. — Сейчас примешь, передохнешь, да и двинемся назад потихоньку.

Запить горькое лекарство было нечем. Ольга размочалила во рту здоровенную таблетку, сквозь слезы и тошноту пытаясь ее проглотить.

— Погоди-ка, — снова пожалел ее батюшка.

Сволок вместе обе канистры, перевернул, собирая в красную пластиковую крышечку оставшиеся капли влаги.

— Ну вот, на глоток набралось. Давай!

Ольга с благодарностью протолкнула внутрь горькую мокрую массу, в которую превратилась таблетка.

— На-ка, — отец Павел извлек из кармана подушечку жевательной резинки, — зажуй. Сейчас все пройдет.

Над Сейв-Вэром стояла ясная солнечная тишина. Безветренная, теплая, спокойная. Туман разошелся, открыв бесконечный простор. Снова засверкали синими брызгами дальние, просматривающиеся отсюда, сверху, озера, окрестные сопки вытащили из скальных распадков праздничные цветные лоскуты мха и теперь беззастенчиво хвастались ими друг перед другом. Оказывается, и поздней осенью это величественное плато не было ни безжизненным, ни угрюмым. И для полного преображения требовалось всего ничего — свет и солнце.

И только сейчас, в полной звенящей тишине, не шевелясь и не двигаясь, Ольга услышала какой-то странный, словно идущий из-под земли звук. Глухой, вибрирующий, как отголосок случайно задетой басовой струны.

— Батюшка, — насторожилась она, — вы слышите? Или у меня галлюцинации?

— Слышу, Олюшка, — грустно ответил тот, — конечно, слышу.