Я предложила выход, который, как мне казалось, напрашивался сам собой. Мадам Мабий беспокоила неопределенность отношений Зазы и Праделя. Значит, ему нужно по всем правилам просить руки ее дочери. В ответ я получила письмо следующего содержания: «Вчера, вернувшись из Арьежа, где я провела десять изнурительных дней, я обнаружила ваше письмо, которого ожидала. Прочитав его, я только и делаю, что вам отвечаю, тихонько разговариваю с вами, несмотря на занятость, усталость, на все внешнее. А внешнее ужасно. Все десять дней у Бревилей Бебель жила со мной в одной комнате, и я не могла побыть одна ни минуты. Мне так мучительно было ощущать на себе чей-то взгляд, когда я писала некоторые письма, что я вынуждена была ждать, пока она заснет, и не спать с двух до пяти, а то и до шести часов утра. Днем приходилось совершать прогулки, отвечать на знаки внимания, на милые шутки хозяев дома, не позволяя себе при этом иметь отсутствующий вид. Мое недавнее письмо к нему получилось усталым — это из-за того, что его последнее письмо я прочла в таком подавленном состоянии, что даже, как теперь вижу, не вполне поняла кое-какие места. Быть может, я заставила его страдать, я не смогла сказать ему то, что хотела, то, что надо было сказать. Это меня немного удручает, и, хоть я по-прежнему не признаю за собой ни малейших достоинств, я чувствую, что в эти дни они у меня появятся, — так нужна мне сила воли, чтобы не поддаться желанию написать ему все, что я думаю, и изложить те красноречивые, убедительные аргументы, с помощью которых я в душе опровергаю его поспешные самообвинения и просьбы о прощении. Я бы не хотела, Симона, писать П. через вас: это было бы лицемерием, еще худшим для меня, чем невыполнение уже принятых решений. Однако я вспоминаю отдельные места из его последних писем, которые я оставила почти без ответа, и это продолжает мучить меня. «Вас, должно быть, разочаровали некоторые из моих писем». «Искренность, с которой я писал, наверное, утомила вас и навеяла грусть» — и еще другие фразы, заставлявшие меня, читая, вздрагивать. Вы, Симона, знаете, какой радостью я обязана П., вы знаете, что каждое сказанное или написанное им слово отнюдь не разочаровывает меня, а напротив, усиливает во мне чувство любви и восхищения. Вы видите, кем я была и кем стала теперь, чего мне недоставало и что он дал мне в такой дивной полноте. О! постарайтесь хоть как-то объяснить, что это ему я обязана той красотой, которая теперь наполняет мою жизнь, и все, что есть в нем, для меня бесценно. Что с его стороны это просто безумие — оправдываться за то, что он говорит, или за письма, необычайная красота и нежность которых видна мне лучше, чем ему. Я чувствую это всякий раз, как перечитываю их. Скажите ему, Симона, — ведь вы знаете меня досконально, вы так внимательно следили в этом году за каждым движением моего сердца, — скажите ему, что нет в мире человека, который дал бы мне, который был бы в силах дать мне то безоблачное счастье, ту полнейшую радость, которые я получаю от него и которых я всегда, даже если перестану говорить об этом, буду считать себя вовсе не достойной.

Симона, если бы шаг, о котором вы говорите, мог быть сделан, все было бы проще этой зимой. Я согласна с Праделем, что у него есть веские причины не делать такого шага. В этих условиях мама, не требуя от меня полного разрыва, создаст мне столько трудностей и ограничений в наших отношениях, что, страшась то и дело возобновляемой борьбы, я в конце концов предпочла наихудшее.