Глаза у него разгораются, и сам он приходит в волнение, когда опытною рукою хватается за хорошую книгу — и ведь так-таки прямо на нее и целится. С каким любопытством и любознательностью истинного заклятого любителя пробегает он название и оглавление книги! Как поспешно перебирает одну за другою все полки, и глядь: минут через пять у него в стороне из ваших книг отложена целая куча.
— Это зачем ты в сторону-то откладываешь?
— Уж вы не извольте беспокоиться — не пропадет! Ничего не пропадет — будьте благонадежны-с! Все будет сохранно!
— Да все это хорошо, только откладывать-то зачем же, я тебя спрашиваю?
— А уж так… потому это любезные! — отвечает букинист, масляно ухмыляясь кошачьей ухмылкой и нежно похлопывая ладонью по отложенной кучке.
— Ваше-скородие, а, ваше-скородие! Уступите роман Поль де Кока?! «Муж, каких много» — право уступите-с! Ну куда вам эта книга? Даже можно сказать званию несоответственно! Самая что ни на есть дрянь — одно слово: дура книга выходит! — упрашивает он, передергивая от усердной просьбы и головой и плечами и отряхая пыль с вытащенной из захолустья книжонки.
— А тебе на что она? Ведь сам говоришь, что дура книга? — возражаете вы.
— Э-эх! Ваше-скородие, все-то бы это вам возражение мне какое сделать! А я вам скажу так: что теперича этот самый Поль де Кок для нашего брата самая подходящая статья, потому летним делом в лагере под Красным пойдешь — и всю-то эту клубнику господам офицерам сбудешь. Я вам доложу — идешь этта по линейке и не про свой товар выкликиваешь, а так прямо и кричишь: клубника, мол, садовая! клубника!
— Ну и что ж?
— Одобряют-с… Потому оченно уж это им смешно… острословием называют, а барыш с этого самого товару получаешь важнеющий… Так уступите-с.
— Да бери, пожалуй, даром, коли так хочешь!
— Даром?! Благодетель, одно слово благодетель!..
И затем, отложив Поль де Кока к сторонке, в ту же кучку, он продолжает пересматривать ваши книги. В какие-нибудь двадцать-тридцать минут вся ваша библиотека уже перерыта, пересмотрена и опять уже состоит в надлежащем своем виде и порядке, за исключением отложенной кучки.
— Ваша милость! что я вас попрошу!., будьте отцом и благодетелем, уже я сам вам постараюсь!., заслужу — верьте богу, заслужу!
— Ну, чего еще?
— Уступите-с! — Эту фразу произносит он со вздохом, расслабленным голосом, закрыв на мгновение глаза, которые, однако, не позабыл перед этим указательно скосить на отложенную кучку. — Теперича что я вам скажу: со мною что ни на есть все литераторы знакомы — к Г-рову или Т-неву хаживали, у Апполон Николаевича зачастую сиживали, а что теперича это со Щ-ной али с С-ским этим — первые друзья и приятели — без чаю и не отпустят никогда! Верно-с! А что этих рукописей да книг старопечатных к ним перетаскано! Сила! И скольких-то я знавал, и нет-то уж которых и где-то они теперь, голубчики мои? Друзья ведь, все друзья были, благоприятели, потому наше дело такое, что букинист с литератором поневоле друг. Так уж, будьте благодетелем, уступите! Я вам сколько потребуется проферанцу могу дать…
Букинист наконец до того умасливает и обхаживает вас, что вам становится как-то совестно, неловко сделать ему положительный и резкий отказ, хотя и чувствуете, что это самая пройдошная, самая тонкая и продувная бестия. А он, между тем, не даст вам одуматься и снова старается разговорить вас своими сладкими речами.
— Вот ежели бы мне теперича достать логику Бавмейстера и житие Сирина преподобного — просто бы никакой фортуны не надо.
— Почему же так?
— Цену важнейшую в двух местах дают. |