— Свежая вода-а-а! Чистая вода-а-а! — древний крик, на разных языках, живых и ныне почивших, звучавший на улицах тысяч поселений, сзывавший народ на протяжении тысячелетий. Тележкой управляли две девочки лет по одиннадцать, к которым уже подходили покупатели. Торговались девочки на диво цепко, зная, что без воды люди не проживут. За два ведра воды — хорошей воды, они дали попробовать — пришлось отдать овчину.

Тут принеслась банда Джеральда с ним во главе. Конечно, их животные нуждались в воде. Но эти торговаться не стали, они просто схватили ведра и были таковы. Я закричала Джеральду, на Джеральда — но он не обращал на меня внимания, как будто не слышал, как не слышал и воплей остальных покупателей и ограбленных девочек. Банда Джеральда исчезла, настал мой черед. Какой-то мужчина оскалил зубы и рванул ведро из моей руки. Я быстро убежала, чтобы не лишиться и второго. Эмили молча смотрела на происходящее, стоя у окна. Лицо серьезное, а губы шевелятся, как будто формуют нелестные слова, адресованные Джеральду.

Сразу налили воды Хуго, он пил, пил, пока не осушил миску. Зверь поднял голову, посмотрел на нас, и ему налили еще. Он выдул треть ведра. Эмили обняла друга, заверяя, что ему не о чем беспокоиться, что она защитит его, что вода у него будет, даже если ей самой или мне придется подождать.

Когда дня через два снова появились эти девочки с тележкой, их сопровождали двое мужчин с ружьями, и воду отпускали в порядке очереди. Джеральд не появился. Какая-то женщина сообщила, что «эти бандюганы» дорылись до Флит-ривер и теперь сами водой торгуют. Это оказалось правдой, и для нас — для Хуго, Эмили и для меня — вестью доброй. С этого дня Джеральд приносил нам ведро, а то и два ведра воды ежедневно.

— А что нам было делать? Животных-то поить надо…

Он оправдывался, защищался. Боролся с угрызениями совести? Вряд ли. Скорее ему пришлось схватиться с чем-то более материальным. Например, с властями или с конкурентами. Ведь по всему городу оживали старые колодцы и появлялись новые, открывались ключи. Если с властями, то как он смог выстоять и победить?

— Ну, — пояснял Джеральд, — к каждому солдата ведь не приставишь. Они тоже из города смываются. Во всяком случае, нас больше, чем их.

□ □ □

«Смываются, смылись, смоются…» Почему же мы — Эмили, Хуго и я — оставались в городе? Ведь мы больше не задумывались о том, чтобы «смыться», во всяком случае, всерьез. Хотя иной раз и толковали о семействе Долджели, могли элегически протянуть что-нибудь вроде «Да, надо бы подумать да обсудить, может, и вправду…»

Воздух, вода, еда, тепло… Что еще? Все оказалось проще, чем мы опасались. Проще, чем раньше. Но все же немногие, притаившиеся в уголках большого города, продолжали его покидать.

Одна ватага отправилась в путь, когда закончилась осень, в начале зимы. Последняя с наших мостовых. Примерно такая же, как предыдущие, но лучше оснащенная и характерная для нашего района. Оказалось, что караваны, отправлявшиеся из разных районов, отличаются друг от друга. У каждого свой стиль, можно сказать. Быстро формируются традиции. Запомнилась фраза, брошенная как-то кем-то из уходящих: «А кожу сапожную взяли? Как же без кожи-то?»

Возможно, стоит описать подробнее эту последнюю группу.

Холодное утро, с запада на восток несутся по небу низкие тучи, то и дело проливающиеся дождем и мокрым снегом. Воздух — хоть ножом режь, дышать трудно, несмотря на сильный ветер. Мостовая как будто растаяла. Дома теряются в полумраке.

Около полусотни человек ежатся, кутаются, большинство в мехах. Впереди двое молодых людей с огнестрельным оружием стараются, чтобы все прочувствовали, насколько они серьезны и опасны. За ними четверо с луками, при колчанах со стрелами, дубинках, ножах.