Всякий, кто смотрел на него, видел лишь застывшее лицо, словно он погрузился в кому. Внутри у него шла борьба самых противоречивых чувств. Так ощущает себя человек, заболевший лихорадкой: то его начинает трясти от ярости и он готов сражаться со всем миром, то овладевает страх и он мечтает убежать как можно дальше, не оглядываясь назад.

Однако Джоэль понимал, что решение суждено принимать не ему. Он стал владельцем креста, перед ним лежала лишь одна дорога, и точка возврата была давно пройдена.

Джоэля начало трясти по-настоящему после приземления, когда он попытался вставить ключ в зажигание взятого напрокат «Форда Мондео». Ему пришлось опустить голову на спинку кресла, закрыть глаза и сделать три глубоких вдоха и выдоха.

«Ладно, Соломон, пора, время не ждет».

Джоэль вел машину под темным, беззвездным небом, остановился на бензоколонке, чтобы купить пластмассовый фонарик и плитку шоколада, но съесть ее не смог. Он пытался полностью сосредоточиться на управлении машиной и ни о чем не думать. У него не получилось.

Ровно в одиннадцать вечера его фары осветили высокие железные ворота «Вороньей пустоши». Он поставил передачу на нейтраль, но не стал глушить двигатель и протянул дрожащую левую руку к металлическому футляру, лежавшему на пассажирском сиденье. Он открыл замки, потом крышку, и крест тускло засиял в свете приборной панели. Джоэль аккуратно вытащил его и сжал двумя руками.

«А теперь, ублюдки, вам конец», — подумал он.

И твердо решил, что не остановится на этом. Он посвятит борьбе с вампирами всю свою жизнь, как это сделал его дед, и постарается уничтожить как можно больше чудовищ. Интересно, а политик Джереми Лонсдейл тоже один из них? Тогда его конец близок.

И еще Алекс.

Джоэль сидел и смотрел на Крест Ардайка, но перед глазами у него вставало ее лицо, а в голове метались опасные мысли. Джоэль отбросил их, сказав себе, что должен быть сильным, сейчас и всегда.

Поднялся ветер, его порывы сотрясали машину и залепляли листьями ветровое стекло. Ворота «Вороньей пустоши» были открыты, за ними клубился мрак. Джоэль с трудом сглотнул, распахнул дверцу машины и вышел в холодную ночь, зажав в правой руке крест, а в левой — новый фонарик. Пробормотав первую молитву за много лет, он зашагал по усыпанной гравием дорожке к особняку. Но с каждым новым шагом его мужество слабело, и он сильнее сжимал крест.

Когда Джоэль подошел к дому, он обнаружил, что тот погружен в темноту. Ветер раскачивал приоткрытую входную дверь, палая листва с шуршанием танцевала по мозаичному иолу коридора. Джоэль вошел внутрь и посветил вокруг фонариком.

— Стоун! — крикнул он, но получилось лишь хриплое карканье.

Он облизнул губы и снова закричал, и на этот раз его голос эхом прокатился по дому.

Джоэль долго стоял и прислушивался к тому, что происходило вокруг. Где-то далеко в окно стучала ветка, свистел ветер, шуршали листья. Звуки пустоты.

В дальнем конце коридора находилась дверь, через которую Сеймур Финч провел его и Дека, чтобы показать «бальную залу», превращенную в конференц-зал. Джоэль повернул ручку, дверь со скрипом отворилась, и он посветил внутрь фонариком. Все было таким, как он помнил, вот только портрет Габриеля Стоуна исчез. В дальнем конце комнаты висел гобелен, который, как утверждал Дек, закрывал потайной вход в склеп.

Джоэль пересек комнату и осторожно включил лампу. Неохотно положив фонарик и Крест, он двумя руками взял гобелен за угол и сильно дернул. Что-то порвалось, посыпались деревянные кольца, гобелен рухнул на пол и застыл перед Джоэлем пыльной грудой. Ударом ноги он отбросил его в сторону.