|
После этого это уже будет не их дело… Он замолчал, будто раскаиваясь в своей вспышке и показывая своим видом, что он разговаривать больше не намерен. – Кроме того, – сказал Монат, как бы не замечая реакции Спрюса, – вы, наверное, хотели провести изучение человечества с точки зрения его истории. Записать все земные языки, обычаи людей, их мировоззрение, жизненный путь. Для этого вам нужны агенты, которые, смешавшись с людьми, делали бы записи, наблюдения, проводили исследования. Вопрос: сколько времени может занять воплощение этого замысла? Тысячу лет? Две тысячи лет? Десять? Миллион? И как насчет нашей будущей ликвидации? Или нам суждено оставаться здесь вечно? – Вы здесь будете оставаться столько, сколько понадобится для вашего выздоровления, – выкрикнул Спрюс. – И только после этого… Он закрыл рот, сверкнул глазами, а затем все же, очевидно, пересилив себя, заявил: – После длительного контакта с вами даже самые крепкие заражаются чертами, характерными вашему роду. После возвращения приходится проходить реабилитацию, чтобы избавиться от них. Я уже давно ощущаю себя запятнанным… – Поместите его над огнем, – приказал Таргофф. – Мы вытянем из него всю правду. – Нет, нет! Вам этого не удастся! – закричал Спрюс. – Не удастся! Мне давным давно следовало это сделать! Но кто знает, может быть… Он упал на землю, и кожа его стала быстро голубеть. Доктор Стейнберг, один из членов Комитета, осмотрел его. Но и без этого всем давно стало ясно, что этот человек умер. – Нужно убрать его отсюда, – сказал Таргофф. – Я бы посоветовал сделать вскрытие. Мы будем ждать ваш отчет, доктор. – Каменным ножом, без необходимых препаратов, без микроскопа? Какого рода отчет вы ожидаете? – вскричал Стейнберг. – Впрочем, было бы очень интересно, в самом деле, взглянуть на внутренности этого существа. «Спрюса» унесли. – Я рад, что он не заставил нас признаться в блефе, – сказал Бартон. – Если бы он молчал, то нам ничего не оставалось бы делать, как признать себя побежденными. – Значит, вы действительно не собирались подвергать его пыткам? – удивился Фригейт. – Хотя я надеялся, что вы запугивали его. Правда, черт вас знает. Голова идет кругом. От вас всего можно ожидать. По крайней мере, я бы сразу же ушел, скорее всего, навсегда бы ушел от вас. – Ну, ну, Питер, – начал успокаивать американца Руах. – У нас никогда не было никаких кровожадных намерений относительно этого лже Спрюса. Он прав, если бы мы применили пытки, то были бы ничуть не лучше Геринга и его приспешников. Но мы могли бы использовать против него другие средства. Например, гипноз. Если мне не изменяет память, вы, Бартон, на Земле были специалистом в этой области? Бартон кивнул, но ничего не ответил. – Но вот в чем неприятность, – начал Таргофф, – мы ведь так и не знаем, добрались ли мы до истины. Может быть, он нам все врал. Монат выдвигал предположения, и если они были неверны, Спрюс мог довольно легко увести нас в сторону, соглашаясь с этими выдумками. Я бы сказал, что сейчас ни в чем нельзя быть уверенным относительно этого дурацкого допроса. Надо было действовать как то по другому. Они согласились в одном. Теперь, когда Они, кем бы Они не были, знают о зрительных способностях Казза и его соплеменников, возможность обнаружить еще одного их агента отпадает. Они наверняка предпримут надлежащие меры для исправления своей ошибки. Стейнберг вернулся ровно через два часа. – Нет ничего, чем бы он отличался от любого другого представителя вида «гомо сапиенс». Кроме вот этого небольшого устройства. – Он протянул черный блестящий шарик, размером со спичечную головку. – Я обнаружил это на поверхности лобной доли мозга. |
