– А я бы убила каждого из них, – прошептала она. – Я этих выродков давила бы до последнего.

– Лучше забудь об этом.

Я провел пальцем по стопке книг, которые, судя по черным печатям, она выкопала из развалин библиотеки. Шекспир, греческие трагедии, «Фауст» Гете на немецком языке, Уитмен, Беннетт и – как трогательно! – Брук. Да, ее воспитывали в приличной семье. Я покачал головой, представив, как она, сжавшись в комочек, читает в этой норе «Троянских женщин».

– Как тебя зовут?

– Кристин Хоторн, – ответила она. – А друзья называли меня Киской.

Я заметил, как покраснели ее щеки; она подумала, что по неосторожности дала мне добро на все прочее.

– Не бойся, Крис. Конечно, я тоже, как все… к тому же давно не видел женщин… но не бойся. Меня зовут Дейв. Дейв Арнфельд.

Наш разговор затянулся допоздна. Она, как и я, выросла во время войны, но до последнего года решающих битв и капитуляции Земли вела вполне приличное существование. Ее состоятельные родители постарались привить дочери культурные и космополитичные взгляды. Она много путешествовала, училась в колледже и знала кое‑что из литературного наследия. Четыре года назад она познакомилась с лейтенантом Джеймсом Хоторном – Крис показала мне поблекшую фотографию с симпатичным мальчишеским лицом – они обвенчались, но, когда она родила малышку, он погиб в битве за Юнону. Какое‑то время Крис работала лингвистом в Комцентре, а потом Нью‑Йорк сровняли с землей, и ей лишь чудом удалось спасти себя и дочь. Началась жестокая борьба за выживание. В конце концов у нее опустились руки, и она вышла на панель. Мы долго говорили, и я заметил, что вера вновь возвращается к ней. Я видел, как снова вскипает решимость. Да только какой в них толк, если у нее не было другого выхода?

– Куда ты идешь? – спросила она.

– На север штата, – ответил я. – У меня есть участок земли около Олбани – родительское наследство. Вся семья погибла… кроме меня, никто не выжил. Земли там давно заброшены, но я надеюсь, что могу поднять их. Попробую стать фермером… а что еще в наши дни остается людям?

Я знал, о чем она подумала, но гордость заставила ее переменить тему.

– Мне кажется, немногие немцы согласились бы на такую жизнь. Ее фраза вызвала у меня улыбку.

– Я швед, а не немец. Хотя, если считать с времен колониальных войн, большую часть моего рода составляли голландцы и англичане.

«Сначала мы сражались с французами и индейцами, – подумал я, – потом с другими народами. И вот теперь потерпели окончательное поражение».

– Слушай, Крис. Мне понадобится экономка и помощница по дому. Ты как раз подходишь для такой работы. Может быть, пойдешь со мной?

Она прижала к себе ребенка.

– Это очень опасный переход.

– Ты права, – быстро согласился я, внезапно почувствовав злость от усталости и голода. – Тогда оставайся.

Мы какое‑то время дулись друг на друга, потом помирились и отправились спать. Конечно, она согласилась. А я сэкономил полмиллиона долларов.

Наш завтрак состоял из небольшой банки консервированной солонины и воды, принесенной с реки. Потом мы собрали скудную утварь и двинулись в путь. Большую часть времени я нес Элис на плечах. Она оказалась милым и спокойным ребенком. Те ужасы, через которые она прошла, казалось, не оставили в ее душе глубоких ран, хотя по ночам девочка часто кричала и плакала.

– Когда она станет старше, – сказал я Крис, – тебе надо бы отвести ее к психиатру, чтобы он поработал над этой проблемой.