|
Для консерваторов, верных древнему обычаю, король по-прежнему играл первостепенную роль, поскольку только его согласие придавало законность любому урегулированию, которое могло быть предложено. Они с большим осуждением относились к резким и безответственным словам индепендентов, временами говоривших, что нужно свергнуть короля, заменив его герцогом Глостером (веселым шестилетним мальчуганом, которого очень любили лондонцы), или установить республиканское правление. Знаменательно, что больше никто не говорил о старшем брате принца Руперта курфюрсте Палатине, два года назад тактично предложившем себя в качестве кандидата на трон. Будучи кальвинистом, принц был бы (и, вероятно, видел себя таковым) пресвитерианским кандидатом, если бы пресвитерианцы этого хотели. Но теперь, когда свержение короля стало ассоциироваться с индепендентами, ни ковенантеры, ни партия Дензила Холлеса не желали иметь с этим ничего общего, считая свержение короля небезопасным. Курфюрст Палатин, ставя свой комфорт выше чести, с удобством проживал то в одном, то в другом пустующем дворце своего дядюшки на содержании, выделенном ему парламентом из доходов от подвергшихся секвестру поместий кавалеров. Его любовные похождения, коих было множество, развлекали читателей самых скандальных новостных листков, однако покровительство, которое он в те годы оказывал образованным людям и особенно ученым, говорило о нем как об умном и временами щедром человеке.
Поскольку доминирующая группа в парламенте не хотела разрывать отношения с шотландцами, пока не вернет к себе короля, она делала все, что могла, чтобы обострить неприязнь между ковенантерами и индепендентами. В середине августа они представили палате общин ордонанс, направленный против тех, кто писал и публиковал клеветнические тексты о шотландцах. Это вызвало словесную дуэль Холлеса с Кромвелем. Кромвель яростно защищал свободу прессы, а Холлес пытался сразить его, с презрительной усмешкой спрашивая, как он может вставать на защиту «подлых клеветников». В этом случае Холлес хорошо организовал своих сторонников, и его запретительный ордонанс был принят большинством в 30 голосов. Когда летом 1646 г. в стране установился мир, Кромвель, который больше не был нужен на поле боя, взял на себя лидерство индепендентов и в парламенте, и в армии. Совместно с Хаслеригом, ставшим его правой рукой, он постепенно оттеснил Вейна в практическом руководстве политикой индепендентов. Он больше не был сторонней силой, славшей громы и молнии из своего далека. Теперь он день за днем являлся в Вестминстер, принося с собой завоеванную на поле боя славу создателя «железнобоких», человека, который страшным летом 1643-го предотвратил катастрофу в Марстон-Муре, одолев непобедимого Руперта. И еще в свою работу в парламенте он привнес решимость и властность, которым его научила роль командующего. В то время как Кромвель и Холлес боролись за доминирование в парламенте, шотландская трагедия шла своим чередом. Ковенантеры, выражаясь словами Аргайла, хотели видеть своего короля «изменившимся, но не погибшим» и поставили все на это его изменение. Но короля нельзя было изменить без его согласия, и, если бы он остался глух ко всем их мольбам, если бы не подписал Ковенант и не принял пресвитерианство раз и навсегда, они оказались бы перед лицом непоправимой катастрофы. Александер Хендерсон, которому было поручено совершить обращение короля, уже признал поражение. Он был болен еще до того, как приехал в Ньюкасл, а после двухмесячной борьбы с Карлом вернулся в Эдинбург умирать «прежде всего от того, что его сердце было разбито», – писал его друг Роберт Бейли. Хендерсон, являвшийся самым значимым создателем Ковенанта, сохранил способность видеть достоинства даже в тех, кто выступал против него. Другие, такие как более жесткий Уорристон или простоватый Бейли, могли осуждать короля как «человека упрямого до предела… своенравного и неосмотрительного правителя». |
