Не стало мира, не стало боли и света. Ночь наконец-то взяла своё.

Возвращение в сознание после того, как угостили булавой — порой ещё неприятнее, чем сам удар. В глазах всё плывет, голова раскалывается от боли и кружится, подступает мерзкая тошнота.

Связанный и обезоруженный, Император лежал лицом вниз в мерно скрипящем возке, уткнувшись в груду дурнопахнущего тряпья. Доспехи с него, правда, снимать не стали, удовольствовавшись сорванным шлемом. Сбоку рухлядь промокла от крови, сочившейся из левой руки; правитель Мельина заставил себя перевернуться — в небе звёзды, уже прошла добрая половина ночи. Ступают и пофыркивают лошади, а рядом к нему прижалась Тайде, тоже связанная. С другой стороны, там, где натекла кровь, — Сежес; она без чувств.

— Гвин… — Какое ж облегчение в этом выдохе!

— Тайде. Жива, — шепнул он в ответ.

— Здесь маги. Радуга. Ждут нергианцев.

— Что с нашими? Кер-Тинор, остальные?

— Не знаю, Гвин, — всё так же, одними губами. — Нас разделило во время боя. А потом… потом Клавдий ударил сначала тебя, а потом Сежес.

— Клавдий. — Внутри Императора только боль, пустота да бессильная ярость. — Предал-таки. Продал. Видать, Тарвуса купить не смогли…

— Не надо так, — легко, словно дуновение. — Я от своих слов не откажусь. Что бы ни сделал проконсул, не обвиняй его в предательстве.

— А что ж ещё с ним делать!..

— Ничего не делать. Ждать, Гвин, ждать. Сежес они опоили, у тебя забрали белую перчатку, но зато отогнали тварей.

— Как?! Радуга способна приказывать козлоногим?

— Нет, Гвин. Куда им… наверное, опять жертвоприношение. Твари нас словно не видели, метались туда-сюда, резались со всадниками, с Вольными…

— Кер-Тинор — видел, как Клавдий меня… как проконсул предал?

— Нет, — покачала головой Сеамни. — Бестии оттеснили их чуть раньше.

— Эх, Вольные… — только и вырвалось у Императора.

— Не суди строго, — назидательно сказала Сеамни. — Ни один из них не отступил, их просто смели, словно лавиной.

— Ты словно и не в плену сама…

— Я-то? В плену, Гвин, в плену, вместе с тобой, но я верю Клавдию. Понимаешь — верю!

— А я — нет, — скрипнул зубами Император. — Он бы сказал, предупредил… мы разыграли бы «пленение», если на этом настаивали маги, и тогда…

— Оставь, Гвин. Лежи тихо и береги силы. Я чувствую, что ехать нам осталось недолго.

— А что они собрались с нами сделать, ты не чувствуешь?

— Отчего ж нет, конечно, чувствую, — совершенно спокойно ответила Дану. — Принести нас троих в жертву.

— Весело, ничего не скажешь.

— Ничего. Мы ещё увидим, кто посмеётся последним. — Казалось, уверенность Тайде ничто не поколеблет.

Скрипит возок, ныряет по ухабам и рытвинам; не последняя ль это твоя дорога, правитель Мельина?

— Прекрасная работа, благородный господин Клавдий Септий Варрон. Уже не «проконсул» Клавдий. Правда, пока ещё и не «Император», но за этим дело не станет. Радуга неукоснительно держит данное слово.

— Пока что слово держал я. Привёз вам всех троих. Сам оглушил…

— Да, да, конечно. Но не надо забывать, что именно Радуга вместе с Нергом устроила эту засаду козлоногих. И она же лишила тварей силы, когда дело было сделано.

— Что, все погибли?

— Разумеется, нет! Мы не звери, принесены только совершенно необходимые жертвы, без которых всё это не выглядело бы убедительно.