* * *

В закладной конторе маленький седенький старичок прицеливался лупой в роскошные карманные часы Ивана Михайловича. Потом старичок отсчитывал франки за эти часы, а Заикин, мусоля пальцы, обстоятельно пересчитывал их и аккуратно прятал в бумажник.

А когда Заикин и Мациевич приподняли котелки, попрощались и вышли, старичок снова вставил лупу в свою мохнатую бровку и надолго уткнулся в только что купленные часы Ивана Михайловича.

* * *

Около учебного «Фармана» в кожаной авиаторской тужурке, замотав шею шерстяным шарфом, стояли Иван Заикин и еще несколько учеников летной школы.

Инструктор, профессор Бовье, по-французски объяснял принцип захода на посадку. При этом он показывал движение аэроплана двумя руками, точно так же, как спустя несколько десятилетий будут показывать все летчики мира.

Заикин напряженно следил за руками Бовье.

— Я вам потом все переведу и объясню, Иван Михайлович, — шепнул ему Лев Макарович Мациевич.

Не отрывая глаз от рук Бовье, Заикин шепнул ему в ответ:

— Чего тут объяснять-то, Лев Макарыч? И так все ясно: когда подходишь к земле, нужно на себя рычаг-то потянуть и немного опустить хвост... Он про это говорит?

Мациевич утвердительно кивнул и с нескрываемым уважением посмотрел на Заикина, но тот уже что-то шептал себе под нос. И руки его, огромные узловатые ручищи волжского грузчика, привыкшие к фантастическим тяжестям, невольно повторяли плавные движения рук профессора Бовье...

Потом Мациевич летал самостоятельно. Профессор Бовье разговаривал с Львом Макаровичем почтительно и серьезно, не так, как с остальными учениками. Потом летали англичанин и индус, и только потом Габер-Влынский с профессором.

Заикин суетился, помогал разворачивать аэроплан и искательно;заглядывал в глаза профессору. Но Бовье только посмеивался и похлопывал Заикина по плечу.

Под вечер, когда полеты были закончены, Мациевич и Заикин шли пешком по пыльной проселочной дороге от аэродрома в Мурмелон. Мимо них ехали ученики школы Фармана. На мотоциклах, на велосипедах, на конных пролетках. Усталые, грязные, счастливые.

Первым окликнул Мациевича и Заикина поручик Горшков. Он остановил наемную пролетку и крикнул:

— Лев Макарович! Иван Михайлович! Садитесь, подвезу до отеля!

— Спасибо, Коленька, — ответил Мациевич и улыбнулся. — Мы с Иваном Михайловичем пройдемся пешком.

Горшков покатил дальше, но в следующую секунду их догнал на большом мотоцикле с коляской англичанин и тоже предложил свои услуги. Мациевич поблагодарил его по-английски, и англичанин покатил вперед. Проехал индус на велосипеде, крикнул что-то по-французски.

Мациевич помахал ему рукой и сказал Заики ну:

— Забавная штука! Я на секунду вдруг с ужасающей ясностью представил себе всех этих милых молодых людей дерущимися друг против друга на аэропланах одинаковых конструкций.

— Бог с вами, Лев Макарыч, — тревожно сказал Заикин. — Слова-то вы какие страшные говорите! Неужто и вправду вам видение такое?

— Простите меня, дорогой мой, — извинился Мациевич. — Я, наверное, просто устал. Вот и лезет в голову всякая дрянь.

Некоторое время они молча шли навстречу садящемуся солнцу.

— Нет, нет, Лев Макарыч, — тряхнул головой Заикин, отгоняя от себя нахлынувшие мысли. — Не может сейчас такого быть.

— Вы о чем?

— Ну, чтобы дрались... После пятого года все друг к дружке тянутся. И не нужно о драке думать. Кому она на пользу-то будет? Победившему, что ли? Так это только на борцовском ковре побеждать приятно и выгодно. И то так иной раз себя израсходуешь, что такая победа потом — как вериги на шее.