— Ну, надо ли так мрачно смотреть на жизнь? — громко спросил один из «отцов».

— Надо, ваше превосходительство, надо, — уныло ответил полицмейстер, глядя на садящийся аэроплан. — Этого требует безопасность империи.

* * *

Огромный актовый зал Харьковского политехнического института был забит до отказа.

На кафедре стоял Иван Михайлович Заикин и говорил:

— Вот тут разные образованные господа предрекали, что через сто лет скорость движения аэропланов достигнет четырехсот километров в час. Другие спорят, дескать, сто шестьдесят километров, и не более! Я думаю, что и те, и другие слишком торопятся в рассуждениях. Вроде как один добрый механик — француз по фамилии Навье — высчитывал, высчитывал и открыл, что сила семнадцати ласточек равна одной лошадиной силе.

Зал расхохотался. Заикин улыбнулся и продолжил:

— Мы про это тоже много раз говорили. Не про ласточек, конечно, а про скорость. И я попробую ответить словами одного моего друга и учителя. Он человек башковитый, инженер-капитан флота и на каком хочешь языке говорит. А уж авиатор и вовсе замечательный... Так он так говорил, дай Бог памяти... — Заикин поднял глаза в высоченный лепной потолок, напрягся и сказал: — «В действительности же нам совершенно невозможно предсказать, какова будет скорость аэроплана через столетие. Без всякого сомнения, снаряды того времени будут очень отличаться от теперешних. Наш грубый двигатель уступит место турбине...»

Сидевший в первом ряду франтик восхищенно подтолкнул солидного пожилого профессора и тихонько шепнул ему на ухо:

— Видал? От это человек! От это я понимаю!

А Заикин снова посмотрел на потолок и, не смущаясь, сам себя спросил:

— Как же дальше-то?.. А, вспомнил! «Кто знает, может быть, и мотор, и винт будут упразднены, может быть, станут прибегать к непосредственному действию вспышек горючего вещества для давления на воздух и таким образом достигать движения снаряда. Будем осторожны в наших предсказаниях. Верно только то, что скорость движения в будущем значительно превзойдет скорость настоящего времени...»

* * *

В это же время в Одессе, в кабинете Дмитрия Тимофеевича Пташникова, шел такой разговор:

— За предоставление поля для полетов, будь это ипподром или какая-нибудь другая большая спортивная площадка, городские власти берут сорок процентов валового сбора! — возмущенно докладывал Травин Пташникову-старшему.

— Ай-ай-ай! — покачал головой Дмитрий Тимофеевич.

— Таким образом автоматически уменьшая нашу долю в прибыли, если принять ее за единицу, на тридцать два процента!

— Ай-ай-ай... — сокрушался Дмитрий Тимофеевич.

* * *

— В настоящее время все усилия людей, интересующихся воздухоплаванием, выглядят как репетиция проказницы-мартышки, осла, козла и косолапого мишки, которые затеяли сыграть квартет. Кто в лес, кто по дрова... Согласованности в работе нет еще никакой, а она необходима, ежели мы только желаем, чтобы дело воздухоплавания получило в России быстрое и широкое развитие... — говорил Заикин с трибуны актового зала.

* * *

Дмитрий Тимофеевич ходил по кабинету и диктовал Травину:

— Возьмите несколько номеров журнала «Вестник воздухоплавания», внимательно прочтите передовые статьи, просмотрите там же речь князя Голицына и в этаком же высокопарном стиле составьте прошение на имя министра финансов, копия — министру внутренних дел Маклакову (он в Думе очень ратовал за воздухоплавание) с просьбой ограничить произвол местных властей в отношении частных авиаторов и, упирая на бедственное положение этих прогрессивных одиночек, самым жалостливым образом просите прекратить взимание с них сорока процентов сбора за пользование ипподромами.