— Да, и лечила твоего сына от тифа. — Она сердито посмотрела на него. — Идите, ради Бога. Никто не ждет от вас благодарности или извинений. Я только прошу вас взять то, что вам предлагают, и с пользой применить это. — Потом она посмотрела на Эдмунда, державшего свой документ. — Я бы попросила прощения, друг мой, если бы считала, что есть за что прощать. Но я оставалась верной королю и стране. То, что происходит между мною и Алексом Маршаллом, не имеет никакого отношения к войне, хотя война не может не затрагивать нас.

— Что ты будешь делать? — спросил Эдмунд. — Ты сорвала планы генерала. Даст ли он тебе свободно уйти?

Джинни покачала головой. Она не скажет Эдмунду о сделке.

— Я остаюсь с ним, Эдмунд. Я не знаю, каковы его намерения, но это моя судьба, и я принимаю ее.

— Это не похоже на тебя, — нахмурился Эдмунд. — Тебе не свойственно так уступать.

Он был прав, но она действительно смирилась со своей судьбой. За последние недели ей пришлось принимать столько мучительных решений, что сама мысль, что теперь все будет решаться за нее, принесла ей облегчение. Может быть, Алекс возьмет ее жизнь в буквальном смысле, как шпиона мятежников в своем стане. Может, он оставит ее пленницей в замке Ноттингем, может… Но какой смысл гадать? Он сделает то, что сделает.

— Ну, тогда прощай. — Эдмунд протянул ей руку. — Мы больше не встретимся.

— Да, наверно, не встретимся. — Она взяла его руку, и сердце ее разрывалось от этого холодного, отчужденного прощания. — Бог тебе в помощь, Эдмунд.

— И тебе, кузина. — Он отпустил ее руку и направился к двери, но потом вдруг резко обернулся и тоскливо воскликнул: — Проклятие, Джинни! Мне все равно, чья ты любовница. Ты всегда была честной, и я не верю, что ты смогла бы стать иной. — Он протянул к ней руки, и Джинни кинулась в его объятия, а Джо и Кит тихо покинули галерею.

— Ты должен идти, Эдмунд, — тихо всхлипывая, сказала Джинни. — Двадцать минут уже почти истекли, и Алекс не станет медлить. — С огромным усилием она выдавила из себя улыбку и, привстав на цыпочки, поцеловала его в уголок рта. — Эта война обязательно кончится, милый. Кто знает, как сложится наша судьба? Пока мы живы и здоровы, всегда есть надежда, что когда-нибудь мы снова найдем друг друга.

— Да. — Он согласился с ней, потому что слишком больно было отрицать это. Еще раз пожав ей руку, он вышел.

Джинни оставалась в галерее еще несколько минут, пока не убедилась, что слезы ее высохли. Потом вышла из дома. Ее появление стало сигналом солдатам обыскать дом. Подчиняясь приказу генерала, она подошла и встала рядом с ним. Он не сказал ей ни слова, и Джинни не ощущала в нем никакого тепла. Выражение его лица было суровым, взгляд — жестким; он держался рядом с ней очень прямо, так, что даже рукав его не касался ее руки.

Глава 21

На этот раз Алекс связал ей руки за спиной, и она пошла рядом с его стременем (против чего раньше так возражала), а всадники подстроились под заданный ею темп. Сейчас Джинни уже не испытывала чувства унижения. Она была шпионкой мятежников, об этом знали все, и даже друзья избегали ее взгляда, предпочитая не смотреть в ее сторону. Сама она шла с опущенной головой, но лишь потому, что нужно было обходить ямы и камни, из-за которых она вполне могла упасть, не сумев удержать равновесия.

Дикон кипел от злости каждый раз, когда смотрел на генерала, сурового и непоколебимого, устремившего взгляд прямо перед собой, будто он даже не замечал Джинни, шедшей рядом. Дикону было все равно, что она сделала; он знал, что для такого наказания должны быть очень веские причины, но то, что генерал относится к ней, как к обычной пленнице, наполняло Дикона безудержным гневом. Она шла уже два часа, солнце стояло высоко; тем не менее спокойное достоинство исходило от стройной фигурки, и Дикон, хотя и смирился давным-давно с тем, что она недосягаема для него, изнемогал от любви, которая могла найти выражение лишь в служении ей.