Алекс тоже переживал, но ничто не отражалось на его лице. Его раздирали сомнения. Она предала его, навсегда оставила бы ради Эдмунда Вернея. Но так ли это? Ему ведь известно, насколько глубока ее симпатия… нет, любовь к кузену. А теперь он знал, что эта любовь настолько серьезна, что оказалась важнее, чем ее любовь и верность ему. Он всегда отдавал себе отчет в том, что она может идти к своей цели в ущерб его делу. И теперь она просто сослужила службу и своему делу, и кузену. Каким-то образом она узнала о Грэнтли-Мэнор. Разве может он винить ее за то, что она сделала? Ведь она предупреждала: как только представится возможность… Нужно винить себя за то, что ослабил охрану. Он наивно решил, что опасность уменьшилась, что у Джинни и так хватает забот. Она оставила его в дураках, это уж точно. Но больше это не повторится, теперь, когда она вверила ему свою жизнь в обмен на безопасность кузена. Но будь все проклято! Он хотел, чтобы ее жизнь, ее верность были отданы ему добровольно, а не как часть сделки. Ведь она, возможно, считает, что купила жизнь кузена слишком дорогой ценой. Джинни упрямо продолжала переставлять ноги, запрещая себе думать о том, что не спала уже сутки, — от этой мысли только накатывала усталость. Но сапоги ее, казалось, были налиты свинцом, и она замедлила шаг. Когда она отстала, Алекс придержал коня, и остальные вынуждены были поступить гак же, чтобы не обогнать генерала и его пленницу. Ее нога попала в выбоину на дороге, и она, не сумев удержаться, упала на колени. Дикон, не взглянув на командира, мгновенно слетел с коня.

— Джинни, вы ушиблись? — Он помог ей подняться. — Вы должны поехать на моем коне. А я пойду пешком.

— Вы не сделаете этого, лейтенант, — холодно произнес Алекс. Дикон резко повернулся, упрямо сжав губы, и глаза его встретились с ледяным взглядом, который все же заставил его смириться. Алекс медленно кивнул. — А теперь можете развязать ей руки.

Дикон даже не стал пытаться распутать узел. Он быстро вытащил нож и разрезал веревку. Джинни пробормотала слова благодарности, встряхнув затекшими руками.

— Иди сюда. — Алекс протянул ей руку. — Дикон, подсади ее.

Джинни подала Алексу руку, почувствовав, как его пальцы крепко сомкнулись вокруг ее запястья, поставила ногу на ладонь Дикона и вскочила на коня. И поскольку она была в бриджах, ей не нужно было сидеть боком, прислонясь к груди Алекса. Она сидела прямо, будто ехала одна.

Ничем не сдерживаемый, конный отряд прибавил шаг и уже через час прибыл в Ноттингем. Джинни оставили в гостинице вместе с Джоном, которому было ведено присматривать за ней вплоть до дальнейших распоряжений. Алекс и его кавалеристы отправились к замку сообщить коменданту Ньютону о результатах ночной вылазки. Джинни гадала, насколько правдив будет его рассказ. Наверное, не настолько, чтобы выдать ее, иначе зачем бы ее оставили в гостинице, а не отвезли в замок? Она слишком устала, чтобы задаваться вопросами, и, извинившись перед Диконом, отправилась в комнату, которую занимала накануне. Ее вещи лежали там, где она их оставила. Может, если она ляжет спать и заснет, то потом, когда проснется, все эти неприятности уйдут в небытие, где им и место…

Спустя час Алекс вошел в комнату. У него был крайне неприятный разговор с комендантом Ньютоном: он был вынужден признаться в неудаче ночной операции, на которую возлагал большие надежды. Кроме того, ему пришлось скрыть правду от злорадствующего коменданта, поскольку сообщение о роли Джинни в этом деле было бы равносильно разоблачению ее как шпионки, и вряд ли он смог бы найти убедительные доводы, чтобы спасти ее от наказания. Гордость и достоинство Алекса сильно страдали. Его любви и доверию был нанесен сокрушительный удар, и сейчас Алекс пребывал в растерянности и недоумении. Он убил полдня на тщетные поиски, он и его кавалерия провели бессонную ночь. А виновница всех этих неприятностей и горестей спала как ребенок; одна обнаженная рука покоилась поверх одеяла, роскошные каштановые волосы рассыпались по подушке, густые ресницы полумесяцем лежали на бледных щеках.