Джудит открыла буфет, выудила банку из-под огурцов, прошла с ней через дверь в глубине комнаты И спустилась по двум ступенькам в похожую на пещеру судомойню — высокий флигель с односкатной крышей, прилепленный к двухкомнатному домику с задней стороны. Комната с плиточным полом и облупившимися белеными стенами пропахла хозяйственным мылом, сушилка для посуды отдавала отсыревшим деревом. Мурашки бежали по коже в этом холодном, сыром месте. В одном углу мрачно громоздился чудовищный котел для кипячения белья. Под глиняной раковиной с одним краном приткнулась жестяная ванна. Пролет деревянных ступенек вел отсюда в верхнюю комнату. Очевидно, что девочка спала вместе с родителями.

В конце судомойни находилась скверно пригнанная дверь с застекленной верхней половиной. Через стекло просматривался цементированный дворик, бельевая веревка, увешанная трепыхающимися пеленками и рабочими рубахами, ветхая детская коляска и покосившийся клозет. В этом унылом месте Филлис, вероятно, проводила много времени: собираясь стирать, зажигала огонь под бельевым котлом; несла сюда с плиты горячую воду в чайнике, чтобы вымыть груду грязной посуды. Джудит стало не по себе, когда она представила, каким тяжким трудом становятся в таких условиях самые обыкновенные домашние дела. Неудивительно, что Филлис кажется такой исхудавшей. И кто только мог построить такой дом, ни на миг не задумавшись о женщине, которой придется здесь жить? Конечно, мужчина, подумала она с горечью.

— Чего ты там застряла? — послышался через открытую дверь оклик Филлис. — Я уже устала ждать!

— Иду-иду! — Джудит отвернула единственный кран, наполнила банку и понесла ее обратно в переднюю комнату, плотно прикрыв за собой дверь.

— Невеселое местечко эта судомойня, а? Зимой, если не включен котел, там жуткий мороз. — Поведала об этом Филлис вполне веселым тоном, не находя, очевидно, ничего страшного в таких примитивных условиях. Она поставила розы одну за другой в банку и откинулась на стуле, чтобы полюбоваться ими. — Цветы, они все меняют, правда? С ними место выглядит совсем по-другому.

— Открой остальное, Филлис.

Пришлось подождать, пока Филлис развяжет веревочки, свернет обертку и отложит все это в сторону — авось когда-нибудь пригодится.

— Мыло! Лавандовое «Ярдли»! Такое же, каким пользовалась твоя мама. Я сберегу его для особенных случаев. Положу в ящик со своим нижним бельем, пусть там благоухает. А это что такое?

— Это для Анны.

— Ох ты! Какое пальтишко! — Филлис подняла одежку вверх. — Она у меня новой одежды почти с самого рождения не видала — все в поношенном ходит, из вторых да из третьих рук. Посмотри-ка, Анна! Разве не прелесть? Наденешь его в воскресенье, когда пойдем в гости к бабушке. А какая мягкая эта шерсть! Будешь в нем как маленькая принцесса.

— А это для Сирила. Но если он не любит, ты сама съешь. Сначала хотела купить сигареты, но я ведь не знаю, курит он или нет.

— Нет, он не курит. Кружку пива не прочь пропустить, но не курит: на легкие ему плохо действует. Такой кашель на него находит, просто жуть. Все, видно, из-за работы в шахте.

— Но вообще он в порядке?

— О да, в порядке. Извини, что его сегодня нет дома. Ты ведь так ни разу с ним и не встречалась, даже пока я работала у твоей мамы?

— Я познакомлюсь с ним как-нибудь в другой раз.

— В каком-то смысле без него даже лучше, — заметила Филлис. — Мы сможем как следует поговорить. — Она распаковала последний пакет. — Ой, дорогая, шоколадные конфеты! Сирил обожает шоколад.