Когда Шайтис начал опускаться по одной из полуразрушенных лестниц, его здоровый глаз заметил в развалинах какое‑то шевеление и он услышал сдавленный стон. Здесь, в руинах его замка, остался кто‑то живой?

Шайтис, пробираясь через огромные, наваленные друг на друга каменные блоки и кучи щебня, добрался до горы камней, перемешанных с блестящими хрящами, из которых торчала чья‑то рука. Рука вслепую шарила, бессильно хватаясь за грубый камень. Из‑под обломков доносились слабые стоны.

В первый момент Шайтис был озадачен: лорд, пусть даже самого низкого ранга, давно уже выбрался бы оттуда. Потом наконец он понял, в чем дело, мрачно усмехнулся и покивал головой.

– Карл! – ухмылка вампира пропала так же быстро, как и появилась. – Пришелец из Адских Краев. Ага, мне нужно свести еще несколько счетов с этими пришельцами !

Он отвалил несколько каменных блоков и размозженную хрящевую массу, сунул руку во тьму и вытащил наружу Вотского. Нельзя сказать, что он обращался с ним осторожно, тем более, что обе ноги Вотского были сломаны ниже колен. Тот воскликнул:

– Нет, нет! Господи, мои ноги! Шайтис безжалостно тряс его в воздухе, пока тот не вытаращил обезумевшие глаза.

– Твои ноги ? – прошипел он. – Твои ноги ? Ты посмотри на меня!

Бросив Вотского на какой‑то плоский камень, он скинул плащ и продемонстрировал свое изуродованное тело, медленно поворачиваясь, чтобы тот мог все рассмотреть. Трясясь от собственной боли, русский был все‑таки поражен количеством ран у Шайтиса.

– Ага, – согласился Шайтис, – здорово, правда? Вотский ничего не ответил, продолжая удерживаться вертикально, изо всех сил упираясь в плоскую поверхность камня ладонями выпрямленных рук. Таким образом он снимал нагрузку со своих дрожащих, как желе, ног.

– Ну что, Карл, – сказал Шайтис, глядя ему прямо в глаза, – мне кажется, что я хорошо запомнил наш с тобой разговор, который мы вели, когда едва не поймали твоих собратьев из Адских Краев. Ты его помнишь?

Вотский ничего не ответил, мечтая только о том, чтобы потерять сознание, и в то же время понимая, что делать этого нельзя. Если бы он потерял сейчас сознание, то вряд ли когда‑нибудь вновь пришел бы в себя. Он застонал и закрыл глаза, поскольку новая волна боли прокатилась от его разбитых ног по всему телу.

– Ты не помнишь? – насмешливо удивился Шайтис. Он поднял боевую рукавицу, сжал и разжал ладонь, распахнув оружие во всю ширину так, чтобы русский мог рассмотреть десятки торчащих лезвий. Вотский знал, что одним ударом такой рукавицы можно снести человеку лицо или размозжить его череп, как яичную скорлупу. – Ну, а я помню, – продолжил лорд, – и мне кажется, что я предупреждал тебя о том, что я сделаю, если ты когда‑нибудь еще раз попытаешься бежать от меня. Я сказал, что скормлю тебя своему любимому боевому зверю – целиком, за исключением сердца, которое я съем сам. Так?

Глаза Вотского безумно расширились, а губы дрожали в такт рукам.

– увы, у меня больше нет ни одного боевого зверя и я не могу сдержать свое обещание, – сказал Шайтис. – Но он у меня будет, поверь мне! Конечно, я не уверен в том, что ты бежал... Да, но я ведь помню, что приказал Густану взять тебя с собой, когда он полетел громить сад Обитателя. Неужели Густан забыл о моем приказании? Какой позор, ведь я хотел, чтобы ты присутствовал там, чтобы ты посмотрел, как я разделаюсь с этой женщиной – Зек – и мужчиной – Джазом. С другой стороны – возможно, ты прятался, поджидая, пока мы улетим, и, надеясь, что потом ты сможешь бежать?

Вотский сумел кое‑как помотать головой.