– Ты что‑нибудь слышал?

Литве, прислушавшись, покачал головой.

– Только компрессор.

Майор пошел по направлению к импровизированным гробам, которые выстроились вдоль стен.

– Раз уж мы сюда зашли, – сказал он, – так будет неплохо выяснить, чем тут с ними занимался Агурский. Ты его знаешь похуже, чем я. – Он вновь вздрогнул, но отнюдь не от холода.

– Занятное у него было отношение к покойникам. В сопровождении Литве он подошел к первому ящику и заглянул в него. Там лежало белое, как свеча, обнаженное тело Клары Орловой. Страшная рана поперек горла, которая проходила от уха до уха, напоминала черный бархатный воротник. На молодой женщине это могло бы выглядеть даже эротично, если не знать, что на самом деле это смертельная рана.

Мужчины подошли к следующему ящику. На них глядело искаженное лицо молодого солдата, зашедшегося в молчаливом вопле. “О Господи! – подумал майор. – Неужели никто не догадался закрыть ему глаза!?” Следующий ящик был пустым, и пока майор продвигался дальше, Литве быстро пересек помещение, направившись к какому‑то ящику, стоявшему на отдельном столе. Сверху на ящик была наброшена крышка, которую он приподнял. Майор, продолжая продвигаться вперед, обнаружил, что в следующем ящике лежит второй солдат. Лицо его было изуродовано до неузнаваемости, превращено в красный фарш. Осталось еще два ящика. Майор двинулся вперед и...

В стороне от него раздался испуганный вздох Литве.

– Эрик! – тихо воскликнул он.

– Что? – майор бросился к нему.

Литве стоял, застыв от ужаса, однако он не ошибся – в ящике лежал исчезнувший агент КГБ Эрик Болдырев. Он был обнажен и, несомненно, мертв. Ребра в области сердца были вдавлены внутрь так, будто он попал в яму‑ловушку для крупного зверя. Майор ухватил Литве за плечо, скорее, чтобы удержаться на месте, чем по какой‑то другой причине. Он начал дышать очень часто, выпуская изо рта клубы пара. Наконец он сумел пробормотать:

– Это последнее из необходимых нам доказательств. Савинков был прав – нам нужно искать Агурского!

И тогда где‑то в комнате кто‑то или что‑то издало:

"Ах‑х‑х‑х!”.

– О Господи! – воскликнул Литве, вставая в боевую стойку и озираясь по сторонам. Майор тоже озирался, пытаясь проникнуть взглядом в потемки. Там оставалось два гроба, содержимое которых еще не было проверено. Однако пока мужчины, прижавшись друг к Другу, озирались, там началось какое‑то шевеление. Вначале из первого, а потом и из второго гроба поднялись клубы пара. Андрей Роборов и Николай Рублев уселись в своих ящиках и уставились на них.

Их страшные раны, различимые даже при этом жалком освещении, говорили о том, что этого попросту не может быть. Оказалось – вполне возможно. У Рублева отсутствовала почти вся левая половина лица, так что левый глаз торчал у него прямо в глазнице черепа. Из обезображенного черепа Роборова капали гной и мозговая жидкость, которые застывали на его бледных щеках, как воск. Они сидели в своих гробах, таращились, а потом улыбнулись – их верхние клыки кривыми кинжалами легли на нижние губы!

Язык майора прилип к гортани. Глаза этих покойников были цвета горящей серы вперемешку с кровью, и они продолжали улыбаться.

– Жги их! – наконец сумел выдавить из себя майор. – Быстро сжигай их!

– Да? – раздался знакомый насмешливый голос от двери. – Тогда вам остается надеяться, что этот огнемет не из тех, что я уже успел опорожнит”!

Оглянувшись, они увидели, как Василий Агурский отступает в коридор и захлопывает дверь.