Мы направились не к остановке, а по пригорку куда-то вверх, мимо частных домов, а я лихорадочно думал, куда бы его пристроить хоть на время. Мои беспризорники заклюют, да и чувствуется, что это интеллектуально развитый ребенок. К друзьям вести опасно — вдруг он все-таки способен убить или покалечить?

— Когда это случилось? — Я провел по своему лицу.

Думал, Ян промолчит или огрызнется, но он поделился, волосами закрыв обезображенную щеку:

— В декабре. В доме начался пожар, и меня придавило бревном из крыши, сестру тоже придавило, но больше, и она сгорела.

— А мать?

— Побежала спасать котов. Не нас — котов! Тоже сгорела. Меня пожарные достали.

— И ты мстишь котам? — осторожно поинтересовался я.

— Коты, куры, голуби… Мне за котов платили — что непонятного? Платили бы за голубей — бил бы голубей.

Ну, хорошо хоть не живодер-садист…

— Ненавижу котов, — скривился Ян, опровергая мою догадку.

— Но ведь ты понимаешь, что коты не виноваты. У них вообще разума нет!

— Не было бы котов, сестру бы спасли.

Он остановился, облизнул разбитые губы, потер ушибленный бок.

— Ладно. Допустим, убьешь ты всех котов, что изменится?

— Если бы их не было… Вообще! — Он оперся о ствол вишни, тяжело задышал.

Похоже, придется его тащить в больницу, вот и пристрою на время.

— Были бы собаки, хомячки… — развил свою мысль я. — Снусмумрики какие-нибудь. И твоя мать любила бы их больше, чем своих детей, потому что… — Я смолк, опасаясь назвать ее дурой.

— И сейчас, ты видел, они готовы были убить — из-за кота, — бормотал Ян, будто не слыша меня. — Опять.

— Я не готов убить человека из-за кота, — сказал я. — Просто они думают, что раз ты кота убил и ободрал, то их тоже сможешь, и боятся. А не потому, что думают, что ты хуже кота. Дошло?

Яну, похоже, полегчало, он собрался идти дальше, но я его остановил:

— Побудь здесь, я сгоняю в аптеку, перекиси куплю…

Мальчика перекосило, но он взял себя в руки и по привычке опустил голову, чтобы спрятать волосами ожог. Он боялся, что человек, который, возможно, единственный за долгое проявил сочувствие, его бросит. Но не стал цепляться за меня, навязываться, пусть и, наверное, очень хотел. Просто сел в тени, притянув колени к животу.

Пока покупал перекись и вату, а потом в магазине стоял в очереди за кефиром и печеньем, я думал о том, сколько Ян на улице. Видимо недавно, уж очень отличается от других бродяжек, те готовы руки облизывать дающему, этот — гордый, и ассимилироваться у него вряд ли получится.

Выстояв очередь, я купил еще и мороженого — самому хотелось, и вернулся к Яну. Он сидел там же, уткнувшись в колени. Видимо, уже простился со мной. Вздрогнул, когда я уселся рядом.

— На вот, — я отдал ему перекись. — Промой свои ранения, а потом поешь.

— Зачем ты это делаешь? — спросил он.

— Съесть тебя хочу, как ты — кота, — пошутил я и сразу же успокоил его: — Ты нормальный пацан. С мозгами и собственным достоинством, я просто хочу помочь.

— Правда? — Из здорового глаза на меня взглянул не затравленный звереныш — человек.

Я намочил перекисью вату, сунул ему в руку.

— Давай, а то еще гнить начнешь.