Я подхватил поднос с полдником на всех и понес к нашему столику, каждый взял по пирожку и принялся сосредоточенно жевать. Только Гаечка вертела в руках кекс, отложила его и, покраснев, сказала:

— Я стих придумала про эту тварь.

— С матюками? — потер руки Минаев.

— Не, — мотнула головой она.

— Давай, — сказал я. — Все — тихо!

Гаечка достался тетрадь по химии, открыла на последних страницах.

— Только не помню пока. Читать буду… Вот возьму на день учителя и как прочитаю при всех! — Ее щеки вспыхнули, она подождала, пока подойдут Алиса и Каюк, и выдала:

— Вы стреляете в спины, но не видите лиц,

Ваша тупость и низость не знает границ,

Но железо не вечно, час расплаты настал

И коррозия ваш пожирает металл.

Корка ржавчины душу покрыла, как леп…

Я передернул плечами, вспомнив видение, Илья спросил:

— Что такое леп?

— Ну, перхоть. Бабушка так говорила.

— Нет такого слова, — уперся Илья, но я не дал ему душнить:

— Значит, будет. Продолжай, Саша, крутой стих, аж до костей пробирает!

Гаечка сверкнула глазами и зачитала:

— Корка ржавчины душу покрыла, как леп,

Ваше сердце мрачней, чем заброшенный склеп,

В нем — гниение, плесень и трупный распад,

Ваше «я» — это ноль, возведенный в квадрат.

Чем гордитесь вы? Чем вы лучше других?

Вы построили дом, вы придумали стих,

Или блеск ваших дел ярче всяких наград?

Ваше «я» — это ноль, возведенный в квадрат!

Минаев аж есть бросил и зааплодировал. Не прожевав, добавил:

— Вот да, прочитай ей его! Пусть покорежит Никитича! Молодец!

Саша перевела на меня сияющий взор, и я понял, что она чувствует: когда вершится несправедливость, но нельзя ударить или даже ответить, можно вот так выпустить пар. Иначе невозможно же! Разорвет.

Но главное сейчас другое — всеобщая готовность прийти на выручку другу. А вот и Борис плетется, повесив нос. Все его обступили, стали поддерживать. Подошедшая к нам Желткова не понимала, что происходит, но и она говорила Борису, что он молодец. Новообращенный член тайного братства, Кабанов, брызгал слюной и чуть ли не бил себя пяткой в грудь, выражая восхищение художествами Бориса в подвале.

Брат начал оживать, воодушевился, его глаза заблестели, спина разогнулась. Ян, которому передалось настроение друга, тоже расшевелился.

— Я этого так не оставлю! — пообещал я. — Уговорю маму в школу на разборки прийти.

— Маму? — удивился Каюк. — Впрягать взрослых — зашквар!

— Когда беспределят взрослые, что-то решить могут только другие взрослые, — объяснил я, и все закивали.

Я попытался вспомнить, был ли в той реальности этот конкурс, и не смог. Наверное, был. Наверное, Бориса точно так же завернули, но мы тогда не ладили, и делиться со мной он не стал, переживал поражение молча — от родителей все равно сочувствия не дождешься. Может, именно это событие и склонило чашу весов к тому, что он паршивый художник, и не стоит даже пытаться пробовать.

И впервые за сорок лет я задумался о том, какая ответственность на учителях! Не меньшая, чем на врачах. В их руках — податливый материал, вовремя протянутая рука помощи да просто проявленное сочувствие может выровнять чью-то судьбу. И наоборот, забить гвоздями выход в мир возможностей.

Глава 30

Будем сражаться!

Не так я планировал провести сегодняшний вечер! Думал расслабиться наконец, посмотреть, как друзья радуются приставке, разделить радость с ними. Из-за памяти взрослого процесс уже не казался таинством, а квест — приключением.