— Ма, Тамара Никитична посчитала, что Борис подсунул на конкурс рисунков твои работы, — объяснил я. — Попросту говоря, его опрокинули, и это несправедливо.

Мама перевела на меня взгляд, но смотрела она в пустоту, точно на моем месте был портал. Я терпеливо продолжал:

— Нужно пойти с его рисунками, которые дома, к завучу, изложить ситуацию, объяснить. Я сам бы это сделал, но больше шансов, что ко взрослому прислушаются.

Она опять вскинула руки:

— Что я им объясню? Они своих детей продвигают — непонятно, что ли? Что я сделаю? Разозлю учителей, и они Борю вообще съедят?

Рука потянулась к лицу, но я удержался от жеста, вздохнул:

— Понятно. — И обратился к брату: — Поехали к Эрику. Я так это не оставлю. Не позволю самоутверждаться за наш счет. Мы не терпилы, да?

— Да, — злобно кивнул Борис, поднимаясь.

Мама поступила предсказуемо: уронила голову на сложенные на столе руки и заревела, всхлипывая отчаянно и горько. Так я и не понял, она ревет, чтобы пожалели, или по какой-то другой причине? Чтобы отстали и не напрягали бедненькую? Надо выведать, когда успокоится, а то ж помру и не узнаю.

В спальне Борис спросил:

— Что ты собираешься делать? Может, батю попросить?

— Эрика попросим. Не получится договориться — статью накатаю в газету. Что сына героя-милиционера притесняют. Таким, как Никитич, нельзя работать в школе.

— Что ты сразу так! Может, получится по-хорошему? — Видно было, что Борис жалеет учительницу.

Удивительная черта, малосовместимая с жизнью, которую в другой реальности ему удалось в себе уничтожить.

— Хочешь мира — готовься к войне, — сказал я. — Если получится по-хорошему — ну прекрасно же! Ошибиться иногда приятно. Очень надеюсь, что Никитич меня услышит. Поехали к Эрику? Попросим, чтобы завтра с нами в школу пошел.

— А… база? Четыре часа, приставка…

— Успеется. На мопеде поедем, так быстрее.

* * *

От Эрика мы возвращались, полные надежд. Он обещал подъехать завтра на большой перемене и, если не получится по-хорошему, пригрозит именами известных людей, которые судят тот самый конкурс. И журналистами пригрозит он — чтобы угроза не имела для нас последствий.

Может быть, победа на этом конкурсе станет ключевой для Бориса, и его жизнь изменится, он сохранит себя и не превратится в ничтожество, каким в итоге стал. Только одно немного печалило: приходится рассчитывать на чью угодно помощь, но только не родительскую. Для мамы все, действительно важное для Бориса, меня или Наташки — не более чем блажь.

Вспомнился анекдот, как лежит бегемот в болоте, пускает пузыри, подбегает к нему детеныш: «Папа, побежали со мной корабль строить!» «Ага, сейчас, брошу все свои важные дела и побегу с тобой ерундой страдать».

Приехали мы ровно в четыре. Телевизор стоял возле стола на тумбочке, сколоченной из ящиков, младшие вокруг него чуть ли хоровод не водили. Ян стоял на коленях и говорил:

— Так а смысл? Без антенны показывать не будет. Кабель тянуть надо.

Все повернулись к нам с Борисом. Их негодование из-за несправедливости сгладилось предвкушением развлечения, все ждали. Что мы приготовили и зачем тут телек без антенны, Илья не говорил, Кабанов тоже. Санек лишь подмигнул мне.

— За уроки, народ, — крикнул я. — Развлечения только после того, как все сделаем. Что у нас завтра?

Илья открыл дневник и зачитал:

— Алгебра, физика, география. Английский мы в воскресенье сделали. И труд.

Чабанов передернул плечами. Минаев сказал:

— Кстати, Ростовчук сидит. Дорика с Афоней отпустили.