Все так расстроились из-за Бориса, что хоть на другой день игры переноси!

Брат уже был дома, ковырял гороховый суп, сваренный мамой накануне. Наташка пришла из школы, когда я налил себе суп. Поставила букет астр в вазу на подоконнике — подоконник в детской был уже весь заставлен. Выходит, ее поклонник все-таки учится в школе? Или встречал ее? Или Наташка теперь нарасхват? Личной жизнью она с нами не делилась, с мамой, похоже, тоже.

— Вы чего такие кислые? — спросила она.

— Помнишь, Борис к конкурсу готовился, рисовал? — спросил я и сразу ответил: — Никитич его работы даже никому не показала, прикинь?

— Как так? — возмутилась Наташка, сверкнула глазами. — Они реально крутые!

— Посчитала, что это рисовал взрослый и не допустила к конкурсу.

— Вот гнида! И че теперь?

— Воевать будем, — поделился планами я. — Поговорю с мамой, соберем рисунки, пойдем к завучихе, которая отвечает за конкурс, покажем ей. Попробуем по-хорошему договориться.

Наташка скривилась.

— А что мать? Ничего она делать не будет. Поохает, всплеснет руками. Или вовсе пошлет.

— Можно Эрика попросить, — предложил Борис. — Он не откажется. Да и маме с чего бы отказываться?

— С того, что она у нас… ну… — Наташка ненадолго смолкла, подбирая слова. — Душечка. Помните у Чехова такой рассказ? Ее саму ото всех защищать надо. Но попытаться стоит…

Хлопнула дверь, в кухню ворвалась раскрасневшаяся мама, злая и возбужденная.

— А ты чего? — спросила Наташка и посмотрела на меня, типа, я же говорила!

Мама совершенно забыла, что обиделась на меня, и воскликнула:

— Невропатолог назначил бабке витамины внутримышечно! В самом конце поселка. Двадцать дней мне туда теперь ходить. Как специально издевается. Проезд-то не оплачивается! Полчаса туда, столько же назад — и все, день пропал! Такое на дому не колют! Мы ходим только к тяжелым, а эта бабка здоровая, как лошадь! Наверное сынок ее на лапу дал!

Никогда такого не было, и вот опять! Внезапно — труд медсестры не ценится. Я — добрый врач и молодец! А ты побегай, животное, а потом еще за свой счет посиди, пока мы родственников на четыре ставки устроим, они твои денежки получат. Язык так и чесался все это сказать, но было без толку.

Мама только расстроится и заревет, но менять ничего не будет. Бесполезно что-либо делать, советовать, направлять. Ругаться тоже бесполезно. Единственный выход — понять и простить. Выслушать, покивать и не принимать жалобы близко к сердцу, потому что они будут повторяться снова и снова, и снова, и снова.

— Сволочи, — пожала плечами Наташка, а память взрослого подсунула: «Они убили Кенни!»

— Мам, — проговорил я серьезно, — нам нужна твоя помощь.

Она всплеснула руками.

— Что еще опять? Кого побили? Может, зарезали? Холодильник решили продать?

Мы с Борисом переглянулись, Наташка сказала:

— Что и требовалось доказать. Обращайтесь с Борькой к своему Эрику. Тут никакой помощи!

Мама округлила глаза.

— Что ты такое говоришь! Наташа… Наташа!!!

Перед тем, как хлопнуть дверью, сестра выпалила:

— Им нужна твоя помощь, а у тебя — тупизм на уме! Сплошной тупизм!

Клац! Аж побелка с потолка посыпалась. У мамы в глазах заблестели слезы, она брякнулась на стул и скривилась. Раньше я реагировал, как Наташка, обижался на нее, злился, сейчас, как молитва изгнания ложных ожиданий, крутилось: «Понять и простить».